Книга не о любви - Карен Дуве (2004)

— Боже мой, это же ужас! — сказала я Рите, когда встретилась под крестом с ней и Пони. — Все остальное больше напоминает балаган. Но выбивалка для ковров достала меня. До сих нор колени дрожат.

Крест все еще пустовал, а в клетке сидела обнаженная женщина. Рядом сторожиха в сапогах со шнурками, в кожаных трусах, кожаной накидке на груди и в маске. Женщину в клетке я знала. Тоже по «Камелоту». Ее звали Габи, и она все время пыталась хоть чем-нибудь себя проявить, но никто не хотел иметь с ней дело.

— Когда она сюда залезла?

— Да уж полчаса назад, — ответила Пони, — если ты дашь сторожихе пять марок, то в течение пяти минут сможешь делать с ней все что угодно.

— Желающих ее помучить нет! — закричала Рита, и обе затряслись от хохота, вцепившись друг в друга, чтобы не свалиться от смеха.

— Что-то никто не спешит!

— Кто-то должен пойти и хотя бы немножко ее поколотить, — сказала я, — нельзя же оставить ее с носом.

— Вот и сходи, — сказала Рита.

— Не могу. Даже не знаю, как это делается. Сходи ты, я и тебе тоже дам пять марок.

— Нет уж, я к ней не прикоснусь. Даже за сто марок.

— И я тоже нет, — заявила Пони, — она сама виновата. В прошлый раз пыталась выставиться на аукционе, но никто не захотел ее купить. Даже когда цену снизили до десяти марок.

И снова обе прижались друг к другу, чтобы удержаться на ногах.

— Видимо, мне пора, — сказала я Рите, — мне далеко ехать. Ты сможешь вернуться с Пони.

Когда я снова сидела в «поло», принадлежавшем Зильке, то заметила, что колени дрожат. Черная месса кажется мне надуманной и смешной, но от нее тем не менее потряхивает.

Вскоре после Люнебурга мне стало плохо. Я остановилась, вышла из машины. Меня вытошнило. Около пяти я добралась до дома для психов. Контактные линзы пересохли настолько, что вместе с ними я чуть не оторвала роговицу. Легла в постель. Сначала долго не могла заснуть, а потом мне приснилась сцена с выбивалкой для ковров. В восемь все встали. Я подождала, чтобы народ принял душ и отправился завтракать. Теперь ванная поступила в мое полное распоряжение. Про линзы и думать было нечего. Пришлось надеть очки. Когда я пришла в почкообразный храм, все уже расселись на круглых подушках. Пока я искала себе место, за мной следовал взгляд моего терапевта. Взгляд человека, который уже занес руку с мухобойкой и внимательно следит за насекомым. Но пока еще выступал Олаф. В это утро на нем были штаны, явно изготовленные самой Андреа. Он рассказывал про фильм Уолта Диснея «Бэмби». Подружка уговорила его посмотреть «Бэмби», и, хотя зверушки были настолько сахарными, что возникала угроза диабета, родители олененка показались ему препротивными.

— Мать Бэмби все время повторяла: «Ах, Бэмби, твой отец, о, какие у него рога!» Это напомнило мне мою собственную семейку. Мама тоже все время нам рассказывала, какой классный тип наш отец. А папашки Бэмби что-то совсем не видно. Его ничто не волнует. Только и знает, что стоит на горной вершине и демонстрирует свои рога.

Андреа сидела напротив меня и обрабатывала книготорговца: опускала глаза, неожиданно бросала на него взгляд и снова смотрела мимо, а потом вниз. Когда ее большие карие очи встречались с его глазами, то в них появлялось что-то настолько отчаянное и просительное, что аж сердце разрывалось. Но если эти глазки наталкивались на мои, то тут же становились холодными, как мокрые носки.

— Такая гадкая косуля, — сказал Олаф.

— Пятнистые олени, — вмешалась я, — у Диснея были пятнистые олени. Поэтому и рога такие большие.

— Как у тебя сегодня дела? Как съездила в Гамбург? — спросил Фредерик.

Само собой, о своей поездке к садомазохисткам я не сказала ни слова.

— Хорошо. У меня всё в порядке. Просто блеск!

На самом деле мне казалось, что тело мое набито ватой, любой желающий может отщипнуть кусочек и свалить с ним куда угодно.