Книга не о любви - Карен Дуве (2004)

Так как я не видела больше причин тратить еще один вечер на игры с кубиком, то уломала Зильке, которая на вводном занятии сказала, что хотела бы здесь научиться, наконец, говорить «нет», и она дала мне машину. Потом я позвонила своей экс-любовнице Рите. Экс-любовница, наверное, звучит как полная капитуляция в пользу сексуальных меньшинств (для Франка это было бы настоящим шоком), но следует пояснить, что росту в Рите метр девяносто два, а по профессии она автомеханик. Вся история тянулась очень недолго. И все время меня грызла совесть, потому что к тому моменту, когда мне в голову пришла идея попробовать с женщиной, я стала толстой, жирной и несчастной. Ведь отворачиваться от мужчин можно только в том случае, если выглядишь шикарно и полностью соответствуешь их представлениям об объекте стремлений и чаяний. А как только мужчины начинают выпрыгивать из штанов, имеешь право сказать: «Мне очень жаль, мальчики, но у меня другие планы». И потом позволить женщине любить себя так, как тебя еще никто никогда не любил. Я же не слишком большая потеря, я всего-навсего наглядное подтверждение теории, что в меньшинства идут одни уродки, которым просто не по плечу подцепить мужика. А кроме того, я совсем не была уверена, что интересуюсь женщинами. Пока все участницы одеты, я чувствую желание, но как только начинается раздевание, я сразу же перестаю казаться себе лесбиянкой. Может быть, в «Камелоте» я чувствовала себя хорошо только потому, что все женщины там нормально одеты. Никаких бантиков в волосах, рюшечек на воротнике или аппликаций на свитере, никаких сережек в виде миленьких медвежат. Все они смотрелись взрослыми людьми, целыми днями занимавшимися серьезным делом. Единственное исключение — лесбиянки-сатанистки, которые, возвращаясь со своих темных дьявольских тусовок, появлялись в «Камелоте» ранним утром и развлекались на танцполе, демонстрируя свои выбритые черепа, сетчатые рубашки, через которые просвечивает голая грудь, и лаковые сапоги. Рита тоже иногда ходила на черные мессы. Обещала в следующий раз взять меня с собой, но тут подвернулась мастерская. «Я иду с тобой, — сказала я ей по телефону на этот раз, — здесь тоска зеленая».

В «поло», принадлежавшем Зильке, я понеслась в сторону Гамбурга. Сначала заехала домой, чтобы переодеться. Вопрос одежды превратился в серьезную проблему. Для садистской тусовки у меня не было ничего подходящего, кроме черных байкерских сапог. В результате я надела черные джинсы и узкую черную джинсовую рубашку.

Рита появилась в пиратских сапогах выше колен, обтягивающих штанах из эластика и кожаном корсаже, затянутом настолько туго, что ей было даже трудно сесть в машину. Выехали мы около десяти. Проходило действо на мрачной коробкообразной вилле, похожей на дом семейки Аддамс. Справа и слева от поросшей мхом двери горели факелы. Сначала мы сидели в прихожей, напоминавшей пивнушку; ситуация походила на встречу одноклассников, если не принимать во внимание странную одежду. По углам хихикали и шептались, правда, из динамиков доносилась мрачная садистская музыка, медленная театральная мелодия с постоянным рефреном: женский голос регулярно робко твердил: «Нет, не хочу!», а мужской бас требовал: «Давай, давай!» За кроваво-красной бархатной портьерой находился вход в камеру пыток, но пока еще туда не пускали. Я рассказала Рите про мастерскую. И про Андреа.

— По крайней мере, трое мужиков, с которыми у меня что-то было, побывали у нее в постели. И все они до сих пор в нее влюблены. Так же как и все эти кобели из мастерской. Даже мой терапевт уже успел с ней потрахаться.

— Бедная девочка, наверное, она очень несчастна.

— Видишь, так я и думала. Ты тоже в нее влюбилась. Этого следовало ожидать.

Я полистала журнал под названием «Хаумиблау».