Ночные тайны - Ганс-Йозеф Ортайль (2006)

— Прекрасно, Вильгельм, я рад. О чем я говорил? Я не могу сейчас вдаваться в подробности, ты понимаешь, дело не в них вовсе, наоборот, в такие тяжелые часы и минуты следует уловить суть, говорить по существу.

— Да, Георг, конечно, я тоже вижу, что…

— Два понятия являются наиважнейшими, Вильгельм, я назову их: одно — непрерывность и другое — надежность. Непрерывность и надежность — вот о чем говорил со мной отец, потому что, ты понимаешь, ничто не мучает его сейчас так, как мысль о том, что все наше дело может остановиться. «Этого нельзя допустить, Георг, — твердил он мне все время, — этого нельзя допустить».

Хойкен опять немного помолчал, размышляя, насколько это подействовало. Небольшая пауза заставляет слушающего испытывать волнение, а говоривший при этом берет инициативу на себя и руководит разговором. Хойкен в его теперешнем состоянии мог говорить часами, не задумываясь над тем, что говорит. Ему только нужно быть осторожным и четко произносить слова, чтобы вместо «неизменность» не брякнуть «низменность». Один-единственный такой промах, и разговор утратит свою патетику. Георг еще помнил курьезный случай, который произошел с ним на презентации одной книги. Тогда, насладившись всего лишь одним бокалом шампанского, он в своей речи обмолвился и вместо «смелый эксперимент» сказал «смелый сексперимент», за что был тут же наказан злорадным хохотом насмешников.

Хойкен сделал глубокий выдох. Сейчас, когда почва подготовлена, он должен заложить первый кирпич.

— Я несколько раз разговаривал сегодня с Лоебом, Вильгельм. Он сказал, что сейчас отца следует ото всего, абсолютно ото всего отстранить. Никаких разговоров, никаких контактов, никаких сообщений. Идеально, сказал профессор, было бы сейчас поместить больного в своеобразный вакуум, понимаешь, абсолютный вакуум. Лучше всего было бы создать что-то вроде искусственной комы, глубокого сна, полной отрешенности, чтобы тело получило шанс урегулировать свои проблемы и снова нормально функционировать.

Ханггартнер сделал такой же глубокий выдох. «Этот вакуум, — подумал Хойкен, — заставит его потрудиться. Он наверняка никогда не слышал, что тело следует помещать в вакуум, этого не было в его лексиконе. Теперь он немедленно захочет включить это слово в свой словарный запас и использовать при всяком удобном случае».

— Пока все идет нормально, — Хойкен помедлил и снова понизил голос, чтобы продвигаться к успеху в одной звуковой тональности. — А пока отец болен, возможно, ты можешь оказать нам большую услугу.

— Я? Я смог бы оказать вам услугу? — голос Ханггартнера зазвучал мягче. Стало ясно, что он чувствовал себя польщенным, потому что у него создавалось впечатление, что от него может многое зависеть. Человеку в его возрасте больше всего льстит, когда его о чем-нибудь просят.

— Да, Вильгельм, ты мог бы помочь отцу побыстрее выздороветь. Он просил, чтобы ты приехал послезавтра, как договаривались, и передал мне новую рукопись. Отец уполномочил меня принять ее.

— Он тебя уполномочил? Письменно?

— Письменно — нет, но он благословил меня, ты понимаешь, о чем я говорю. «Вильгельм не сможет нанести нам такой удар, — сказал он. — Иди с ним в его любимый итальянский ресторан, ешь, пей и празднуй передачу его грандиозного романа, и в конце выпейте за здоровье старого Хойкена».