Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Конфетка дружелюбно хмыкает. Она решает не рассказывать про Иова, подумывает об Эсфири, но видит, что там полно всего: и убийства, и очищение девственниц; в Неемии запутывается сама: его бесконечные перечисления еще скучнее, чем перечисления у Агнес Ануин. Конфетт оглядывается по сторонам в поисках вдохновения и видит раскрашенных деревянных животных, теснящихся в углу.

– История, – объявляет она, захлопывая книгу, – про Ноев ковчег.

Вечером, уложив Софи спать, Конфетка возвращается в свою комнату коротать долгую ночь. Уильям дома, она знает. Агнес уехала с визитами; идеальные условия нанести визит возлюбленной. Спрятанная здесь, в этой тоскливой каморке с уродливыми обоями, испакощенными гвоздями от отсутствующих картин, она развлекается на кровати, надушив груди под простеганной тканью халата цвета бургундского вина.

Через час ее начинает томить скука, и Конфетка достает из-под кровати дневники Агнес. Дождь колотит в стекла. Возможно, оно и к лучшему, что садовник так и не добрался до окна и не сбил засохшую краску. Похоже, вода, подгоняемая ветром, охотно ворвалась бы в комнату.

А в Эбботс-Ленгли, в перестроенном женском монастыре, до самой крыши набитом молоденькими девушками, вершится образование Агнес Ануин. Насколько может судить Конфетка (читая между строк отчета Агнес, торопливого, но нагоняющего сон), утомительная учеба занимает все меньше места в повестке дня. Ее заменяет повышенное внимание к манерам и светским талантам юных леди. О таких предметах, как география или английский, Агнес нечего сказать, зато она описывает свое ликование, когда ее похвалили за вышивание по канве, и свои страдания от прогулок по школьному саду в сопровождении учительницы немецкого или французского, которые требуют, чтобы она спрягала глаголы.

Идут годы, но Агнес не добивается особых успехов ни в одной из дисциплин, и ее тетрадки пестрят одними только «Н» («недурно»). Зато музыка и танцы даются ей почти без усилий и радуют. Одна из немногих живых зарисовок в повествовании – это рассказ о том, как она сидит за одним из пианино в музыкальной комнате, двумя октавами левее сидит лучшая подруга Летиция, и, повинуясь дирижерской палочке, они играют ту же мелодию, что и четыре другие девочки – за двумя другими пианино. Орфографические ошибки вызывают не более чем укоризну, арифметические ошибки ей и вовсе прощают за каллиграфически совершенное написание чисел.

Хотя Агнес не пропускает ни дня в своих записях, Конфетка не способна на подобное прилежание и часто перепрыгивает через страницу-другую. В чем награда за риск быть пойманной за руку – за испачканную руку – Уильямом, случись ему вдруг ворваться и застать ее за чтением украденных дневников его жены? И господи, боже мой, сколько можно глотать эту школьную пенку? Где во всем этом настоящая Агнес? Где женщина из плоти и крови, что живет на этой же лестничной площадке, странное, мятущееся создание, что приходится женой Уильяму и матерью Софи? Агнес из дневников – просто небылица из сказочки, придуманная, как Белоснежка.

Стук в дверь заставляет ее вздрогнуть; дневник шлепается на пол. Она лихорадочно сгребает и заталкивает дневник под кровать, быстро вытирает руки о ковер, трижды облизывает губы, чтобы придать им блеск…

– Да? – откликается она буквально через секунду.

Дверь распахивается, и на пороге стоит Уильям: застегнутый на все пуговицы, безупречно выбритый и причесанный; в таком виде он мог бы ожидать делового партнера в своей конторе. Его лицо непроницаемо.

– Прошу вас, сэр, – приглашает она, прилагая все силы, чтобы в голосе звучали и серьезная почтительность, и обольстительное воркование.

Он входит в комнату и закрывает за собой дверь.

– Я был чудовищно занят, – произносит он. – До Рождества остается мало времени.

Ее туго натянутые нервы еле выдерживают абсурдность этой фразы; она готова разразиться хохотом…