Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Глава двадцать шестая

– Рождество, – диктует Конфетка и ждет.

Софи сутулится над тетрадкой в сером свете раннего утра и записывает диковинное слово сверху чистой страницы. Даже видя слово вверх ногами и уголком глаза, Конфетка замечает пропущенную букву «т».

– Падуб.

Софи опять скрипит пером. На этот раз правильно.

– Блестки.

Софи ищет вдохновения у игольчатой веточки на камине, нарядно обрызганной серебряной и красной краской, потом погружает перо в чернила и заносит на бумагу свою догадку. Получается – «блески».

Конфетка решает помягче исправить ошибку Софи – сочетать правописание с юмором. «Софи, бедное маленькое „т“ улизнуло у вас из „Рождества“, а потом позвало за собой и „т“ из „блесток“»…

– Омела.

И сама сразу прикусывает губу, потому что морщинка на лобике Софи углубляется – видимо, девочка теряет последнюю надежду справиться с заданием. А у Конфетки это слово неожиданно воскрешает в памяти Агнес: она снова видит, как лопата врезается в белую плоть – и брызжет кровь.

– Амела, – пишет Софи.

– Снег, – говорит Конфетка, выбрав простое слово.

Софи смотрит в окно – и правда. Наверное, у гувернантки и на затылке глаза.

Довольная Конфетка улыбается. Это Рождество, которое она проведет с Рэкхэмами, можно сказать, первое в ее жизни, потому что заведение миссис Кастауэй мало подходило для праздников. Ей в новинку мысль, что скоро наступит особый день, в любом случае наступит – что бы ни преподнесла судьба. Конфетка опасается, что двадцать пятое декабря будет таким же днем, как прочие, но все равно многого ожидает от него.

В последнее время дом Рэкхэмов стал другим, и перемену нельзя объяснить просто тем, что он украсился падубом, мишурой и колокольчиками. Уильям по-прежнему любит ее, и это огромное утешение, а мысль, что они и дальше будут вместе, соединенные общим делом и тайной, помогает противиться ядовитому шепоту дурных предчувствий. Но даже не любовь Уильяма питает ее надежды; она чувствует перемену в настроении обитателей дома. Все сделались дружелюбней и ближе.

Конфетке больше не кажется, что ее прибежище – это две комнатки большого и таинственного дома, в котором она поспешно пробегает мимо закрытых дверей, боясь рассердить злых духов. Теперь, с приближением Рождества, она ходит по дому, водя за руку Софи, и везде ее встречают как свою. Прислуга улыбается, Уильям кивает на ходу, и никто не упоминает о том, что известно каждому: миссис Рэкхэм у себя, наверху, день за днем проводит в ступоре от снотворных.

– Здравствуй, малышка Софи, – говорит Роза, когда ребенок приносит очередную корзинку свежеизготовленных бумажных гирлянд. – Какая же ты у нас умница!

Софи сияет. Она никогда в жизни не получала столько похвал, и за что? – она просто нарезала ленты из разноцветной бумаги и склеила из них цепочки – именно так, как показала гувернантка! Может быть, найти себе место в мире – дело не такое уж тяжкое и неблагодарное, как внушала ей нянька…

– Где мы их повесим, Летти? – кричит Роза своей помощнице наверху.

Служанки старательно делают вид, что у них мало гирлянд, хотя они уже висят повсюду – на перилах, в курительной комнате (господи, хоть бы мужчины были поосторожней с сигарами!), в посудной (где цепи уже обмякли от сырости, но Джейни так радовалась, что и о ней подумали), на пианино и в той непонятной комнатушке, где раньше вечно пахло сохнущим бельем и мочой, а теперь она пустует. Надо думать, скоро доберутся до конюшни и Стриговых парников.