Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Если бы только мог он без промедлений, отсюда, связаться с домашними и убедиться в безопасности Агнес. Как раз на прошлой неделе он прочел статью в «Хонз ревью» про аппарат, который должен скоро появиться в Америке: приспособление из магнитов и мембран, которое преобразует человеческий голос в электрические вибрации, что позволяет речи передаваться на большие расстояния. Вот если б такая штука была уже общедоступной! Только представить себе: он произносит в проводок несколько слов и получает ответ: «Да, она здесь, спит», и все – он избавлен от мук неизвестности.

С другой стороны, может быть, все это вздор; этот замечательный голосовой телеграф – небылица для заполнения места в журнале, у которого нет достойных статей. В конце концов, что привело его во Фром? Этот молодец, с его новым методом анфлеража, конечно, оказался проходимцем – и даже неинтересным проходимцем: Уильям рассчитывал, что его, по крайней мере, развлекут булькающими газами, дурнопахнущими смесями и полузадушенными возгласами: вот видите! Вместо этого ему было предложено изучить исчерканные тетради простого университетского студента, пытающегося поймать на удочку благодетеля, который даст денег на его исследования. Боже, оборони нас от чрезмерно увлеченных молодых людей, которым требуются деньги на строительство воздушных замков!

– Я все-таки не понимаю, – еле сдерживая злость, говорит Уильям изобретателю, – если процесс происходит, почему вы не можете его продемонстрировать? В ограниченном масштабе – несколько цветков в духовке?

В ответ молодой человек беспомощно указал на скудость обстановки – в этих нищенских условиях невозможно даже самое скромное чудо. Чушь! Ну и пусть купается в жалости к себе; все равно его не вывести из заблуждения. Уильям пообещал иметь его в виду, пожелал успеха в исследованиях и унес ноги.

После этой тоскливой встречи Уильям бесцельно побродил по городу, возвратился к себе в меблированные комнаты и стал думать, чем заняться. Прилег на непривычную, слишком мягкую кровать и попробовал читать трактат о циветтах и практических трудностях их разведения в холодном климате для целей парфюмерии, но понял, что не в состоянии сосредоточиться, и пожалел, что не захватил с собой какой-нибудь роман.

Более того, меблированные комнаты сильно деморализовали его. Хозяйка требовала, чтобы он по буквам продиктовал фамилию Рэкхэм для книги постояльцев, при этом смотрела ему прямо в лицо, не сомневаясь, что никогда раньше этого лица не видела. И точно – в ванной обнаружилось только мыло «Перз», ни на одном из туалетных принадлежностей он не увидел орнаментальное «Р». Уильям чуть не расплакался, сидя на бортике паршивой ванны в синих прожилках.

Теперь ему все ясно. С тех пор как он взял в руки бразды правления делом Рэкхэма, он двигался вперед на оптимизме; его состояние росло с каждым месяцем, а возбуждающие полуночные разговоры с Конфеткой на Прайэри-Клоуз укрепляли уверенность в том, что будущее покорно ляжет к его ногам, что взлет Рэкхэмова предприятия к вершинам славы есть историческая неизбежность. И лишь теперь он прозревает истину, подмигивающую ему из туманов грядущего. Он построит империю, которую некому унаследовать, состарится и в старческом слабоумии будет наблюдать ее распад. Отчаяние ждет его – когда возведенное им здание превратится в колоссальную развалину или (того хуже) будет растащено соперниками. В любом варианте лет через сто или двести имя Рэкхэм уже не будет значить ничего. А семя унижения лежит здесь, вот в этой мыльнице во Фроме, Сомерсет.