Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Женщина не выпускает его, крепко держит за руку, прижимаясь лбом к его животу. И только когда Бодли оползает вниз по стене, она освобождает его и запрокидывает голову, облизывая губы.

Сейчас! Сию минуту! Уильям делает шаг вперед, выдергивая из штанов свой разбухший хер.

– Теперь я! – хрипло командует он, обливаясь нервным потом, потому что уже чувствует, как его твердый член начинает терять заряд крови.

К счастью, проститутка во мгновение ока забирает его в рот и хватается ладонями за ягодицы Уильяма. Качнувшись, Уильям теряет равновесие. О господи, только бы не дать сейчас осечку, тогда ему просто конец! Но все нормально, она цепко держит его, впиваясь пальцами в ягодицы, умело работая губами и языком.

– В меня, сэр, в меня, – говорит Эшвеллу другой женский голос за его спиной, – можете себе позволить, сэр, не пожалеете.

– Кондома нет.

– Я слежу за собой, сэр, я только на прошлой неделе была у доктора. Он сказал, я чистенькая, как котенок.

– Все равно, – задыхается Эшвелл, – не стоит…

– У меня манилка шелковая, сэр. Для знатоков манилка, если кто понимает.

– Все равно…

Уильям, теряя голову от нарастающего возбуждения, не может понять Эшвелла. Еби эту бабу, и дело с концом! Еби всех баб на свете, пока хорошо! Ему кажется, что он может забить, как гейзер, наполнить одну, потом другую, в рот, в пизду, в жопу, оставить целую гору замученных, затерзанных баб!

Через секунду Уильям Рэкхэм валяется без сознания на земле. Вокруг сгрудилось пять человек.

– Дайте ему воздуху, – требует Эшвелл.

– Что с ним? – встревоженно спрашивает одна из шлюх.

– Выпил лишнего, – объясняет Бодли, но в его голосе нет уверенности.

– Его недавно сильно избили бандиты, – говорит Эшвелл. – Кажется, голову ему пробили.

– Бедный ягненочек, – воркует та, что с пухлыми губами. – Он теперь таким и останется?

– Давай, Бодли, помоги мне.

Они подхватывают приятеля под мышки и приподнимают над землею. Испугавшись, как бы о ней не забыли, старшая из блядей тянет джентльменов за рукава, чтобы напомнить о расчете.

– Мне только за одного заплатили, – говорит она. – Давайте по-честному.

– А мне вообще не заплатили, – блеет другая, которая стояла на часах: будто из всех трех больше всего поимели ее.

Третья хмурится, не зная, как включиться в хор жалоб, поскольку Эшвелл так и не успел кончить, а деньги заплатил.

– Вот… – Эшвелл, не глядя, выгребает из кармана монеты, по большей части шиллинги, сует ей в руку; две другие вытягивают шеи посмотреть.

– Арифметикой сами займетесь, да?

Он встревожен состоянием Рэкхэма, и ему не до того, чтобы торговаться.

Господи боже мой, сначала Генри, потом Агнес… Неужели еще одна смерть в злополучной семье? И что за гнусный удар судьбы, если известным в высшем обществе людям, Филипу Бодли и Эдварду Эшвеллу, придется начинать новую карьеру – издательскую – с таскания трупа по улицам Сохо в поисках ближайшего полицейского участка!

– Билл, Билл, ты с нами? – рявкает он, грубо трепля Уильяма по щеке.

– Я… с вами, – отвечает Рэкхэм, и все пять – включая шлюх, которым хватило совести не смотаться, – испускают глубокий и единодушный вздох облегчения.

– Ну ладно, – говорит старшая, поправляя шляпку и глядя на мерцающие огни улицы, – тогда спокойной ночи всем.

И уводит своих подруг из темноты.

Бодли и Эшвелл мешкают в тупичке, приводя в порядок одежду, причесываясь – используя друг друга как зеркало. Вы их больше не увидите, так что посмотрите на них хорошенько в последний раз.

– Отвезите меня домой, – слышится голос откуда-то близ их брючных манжет, – я в постель хочу.

Глава тридцать третья

Конфетка, с позором сосланная в свою комнату, наконец-то позволяет себе приступ ярости. Одинокий, безмолвный приступ в уединении ее унылой тесной спальни, но тем не менее все-таки это ярость.