Визажистка - Ольга Клюкина (2003)

— Скажите, а вам доводилось бывать в музее Лермонтова в Тарханах? — спросила Вера, тут же вспомнив, что сегодня ее пригласили сюда не есть, а вести исключительно ученые беседы. — Я несколько раз собиралась, но почему-то не сложилось.

— Ну, давай, Иван Иваныч! Жми хотя бы романсом, а там разговоришься, — подсказала Ленка. — Чего вы стесняетесь? У вас же козлитон, почти как у Козловского. Что-нибудь про ваши музеи.

— Я бывал там не раз, в этих славных местах, — действительно запел Иван Иванович дребезжащим, трогательным «козлитоном». — И многое видел своими глазами, уникальные вещи. Я видел парадный носовой платок Марии Михайловны, матери Лермонтова…

— Ого! Никогда не слышала, чтобы носовые платки на выставках показывали, я теперь тоже на всякий случай никогда в жизни сморкаться не буду, — не удержалась от ехидной реплики Ленка.

— А еще я бывал в музее Горького, на улице Качалова, в доме шесть дробь два, — сменил вдруг Иван Иванович лирический мотивчик на более бодрый, задорный. — В прихожей у Алеши стоят отличные галоши…

— Галоши? — переспросила Вера и не выдержала — рассмеялась.

Все, что здесь происходило, было настолько нелепо и смешно, что Веру уже не могло смутить даже надутое, недовольное лицо Ленки.

— А на столе лежат очки, пепельница, мундштуки, спички, сигареты…

— Курить хочу. Сдохну, если не покурю, — вдруг вспомнила Ленка, сбегала за пачкой «Петра Первого» и закурила, с видом мученицы вслушиваясь в весьма оригинальную песнь соседа. — Послушайте, Иван Иваныч, это у вас, наверное, в такой большой квартире, на просторе, голос так развился, — наконец вставила Ленка свое слово. — Уж больно много у вас там лишнего места.

— Мало, — лаконично ответил Человечкин, засунул полотенце под ворот рубашки наподобие слюнявчика и взял большой кусок арбуза. — Ка-ка-ка-катастрофически мало.

— Да как же мало? У вас ведь и комнаты все пустые, даже вещей никаких нет, — удивилась Ленка. — Я же своими глазами видела. Пустота!

— Вещей нет, — произнес Иван Иванович, который почему-то почти перестал заикаться. — Потому что я давно уже вещей стараюсь у себя не держать. Исключительно самые необходимые материалы. Ведь у меня музей.

— Какой еще музей?

— Музей меня, — пояснил Человечкин, и в комнате на некоторое время повисла тишина. — Ну, скажем, не только одного меня, но также многих моих милых, неприметных современников. Я бы назвал его так — музей нашего времени, музей-мемориал вот этих самых дней, в которые мы живем, может быть, даже вот этой самой минуты.

Даже Вера некоторое время не нашлась что сказать. А Ленка — та и вовсе дико вращала глазами и выпускала изо рта клубы дыма.

— Знаешь, Вер, лично я поражена в самое сердце, — наконец проговорила Ленка, обращаясь теперь только к Вере и словно не замечая странного соседа. — Вот судьба у человека! И все из-за какой-то одной безмозглой рыбы. В голове не укладывается.

— Какой еще рыбы?

— Он тут мне спел, что, когда однажды на речке купался, на какую-то черную рыбу случайно сел, да так испугался, что заикой сделался. Эх-хе-хе, вот и пришлось человеку всю жизнь молчком по музеям с лупой проползать. А теперь видишь, куда дело зашло. Дальше некуда. Музей, говорит. Да-а-а…

— Я вижу, что вы несколько шокированы моим заявлением, — вздохнул Иван Иванович. — Но я привык, и другой реакции, признаться, не ожидал. Так устроено человечество, что все новое оно воспринимает в штыки, так сказать, негативно…

— Послушай, а ты не зря назвала его Человечкиным, и как ты только догадалась, — тихо хмыкнула Вера.

— Но все гениальное — просто! — с воодушевлением продолжил свою мысль сосед. — Однажды мне в голову пришла простая, но совершенно гениальная мысль сделать музей, посвященный жизни самого обычного человека, любого человека, самого незаметного. Ведь такого еще никогда не было. И я… я… не вижу в этом ничего смешного.