Последняя королева - Гортнер Кристофер Уильям (2006. 2008)

Донья Хосефа перерезала связывавшую нас пуповину, обмыла и запеленала младенца. Лежа на залитой потом постели, я попросила дать девочку мне. Сорайя положила ее в мои дрожащие руки. Беатрис сидела рядом, и по ее усталому лицу текли слезы. Моя преданная Беатрис никогда прежде не давала волю чувствам, и у меня тоже увлажнились глаза при виде кричащего младенца, который внезапно смолк, стоило мне коснуться пальцами его губ.

Девочка посмотрела на меня, попыталась пососать мой палец. Я вздохнула, глядя на ее светло-каштановые волосы с золотистым отливом.

– Каталина, – сказала я, высвобождая тяжелую грудь. – Назову ее Каталина.

* * *

Роды превратили меня в выжатый лимон. Пока Каталина жадно сосала мою грудь, донья Хосефа и Сорайя сновали по деревне в поисках еды, забирая кур прямо из курятников ошеломленных крестьян. Те даже не пытались протестовать, повергнутые в благоговейный трепет одним лишь тем фактом, что в их деревне родила королева. Донья Хосефа готовила курятину всевозможными способами и настаивала, чтобы я съедала все до последнего кусочка. Я потеряла слишком много крови, но не желала даже слышать, чтобы кто-то послал в Бургос за врачом. «Я рожала не в первый раз, – говорила я, лежа в постели, – и пережила все предыдущие случаи».

Долго отдыхать было нельзя. Следовало снова садиться в седло, даже если в конце концов меня бы это убило. Именно здесь, в Торквемаде, меня нашли. Все-таки они передумали: я недооценила их упрямство. Сиснерос и Вильена ворвались со своими гвардейцами в селение и потребовали, чтобы я вела себя, как подобает роженице, и перебралась в «готовый принять меня замок».

Едва услышав эти страшные слова, я поднялась с постели и приказала немедленно отправляться. Подчинились лишь немногие, кто оставался мне предан. В гневе отмахиваясь от возражений Сиснероса и садясь на лошадь, я видела, как Вильена наблюдает за мной из тени возле дома: он не сводил с меня глаз и его взгляд внушал ужас. Подозревал ли он, до какого предела они меня довели? Понимал ли, что ни один смертный не вынесет столь упорного преследования?

Думаю, да.

В ночь, когда мы пересекали широкое плато, разразилась буря. Хлынул ливень, превращая землю в жидкую грязь. Наконец поняв, что дальше ехать невозможно, я объявила остановку и спешилась. Неуверенно огляделась, чувствуя, как развевается за спиной плащ. Меня охватило замешательство и сомнение, голову распирало от неосознанного страха. Куда мне идти? Где укрыться? В таком состоянии я никогда не добралась бы до Сеговии, не говоря уже о Толедо. Мне требовалось убежище, где я могла бы спрятаться, словно преследуемый зверь. Я мечтала о темноте и покое за высокими стенами, где нет вельмож, которые только и ждут, чтобы заточить меня в тюрьму.

Я вглядывалась в ночь, ощущая, как меня все сильнее бьет дрожь. А потом я почувствовала… его. Он наблюдал за мной, наслаждаясь моим отчаянием. Он вовсе не покинул меня. Он был здесь, рядом, ожидая часа своего мщения.

Он не умер.

Сдавленно застонав, я повернулась и бросилась бежать мимо испуганных пажей, спотыкаясь о грязный подол юбки. Рядом с повозкой, где лежал гроб, я остановилась, тяжело дыша. В голове моей слышался смех. Он издевался надо мной. Он знал, что я совершила. Знал, что я лишила его жизни, что я убийца. Я не могла позволить, чтобы он утащил меня вместе с собой в ад. Нужно было снова его уничтожить. Уничтожить, прежде чем он доберется до меня.

Схватившись за ручки гроба, я начала стаскивать его с повозки.

– Ayúdame! – крикнула я пажам и слугам, которые стояли словно парализованные, таращась на меня. – Помогите!

Мои женщины во главе с Беатрис бросились ко мне.

– Принцесса, прошу вас. Не…

Я взмахнула рукой, отшвырнув кого-то в сторону. Ярость распирала меня, изливаясь изо рта подобно яду. Как они смеют меня ослушаться? Как они смеют! Я их королева! Они должны делать то, что я им прикажу. Какое они имеют право со мной спорить?