Полина - Александр Дюма (1994)

В этот год была очередь Горацио принимать своих друзей. Я тотчас предложила ему ехать с ним, чтобы содержать в порядке его хозяйство, но граф отвечал мне, что замок был только сборным местом для охоты, дурно содержимый, дурно меблированный, удобный только для охотников, которым везде хорошо, а не для женщины, привыкшей ко всем удобствам и роскоши жизни. Впрочем, приехав, он отдаст приказания, чтобы все переделки были сделаны и чтобы впредь, когда наступит его очередь, я могла провожать его и сделать честь его дому, приняв на себя обязанность благородного капеллана.

Этот случай, показавшийся моей матери столь простым и естественным, обеспокоил меня чрезвычайно. Я никогда не говорила ей ни о печали, ни об ужасе Горация, которые казались мне неестественными, что предполагала им всегда причину, которой он не хотел или не мог сказать. Однако с моей стороны так смешно было мучиться о трехмесячном отсутствии и так странно настаивать ехать с Горацием, что я решила скрыть свое беспокойство и не говорить более об этом путешествии.

День разлуки наступил: это было 27 августа. Граф и друзья его хотели приехать в Бюрси к началу охоты, т. е. к 1 сентября. Они отправились на почтовых и приказали послать вслед за собой своих лошадей, которых малаец должен был вести в поводу до самого замка.

В минуту отъезда я залилась слезами, увлекла Горация в комнату и просила в последний раз взять меня с собой. Я сказала ему о своем непонятном страхе, припомнила ему ту печаль и тот необъяснимый ужас, которые вдруг овладевали им. При этих словах он покраснел и в первый раз при мне выразил знак нетерпения. Впрочем, в ту же минуту сдержал его и, говоря со мной с чрезвычайной лаской, обещал, если замок удобен, в чем он сомневается, написать, чтобы я к нему приехала. Положась на это обещание, я проводила его гораздо спокойнее, нежели сама ожидала.

Однако первые дни нашей разлуки были ужасны, но, повторяю вам, не от страданий любви, это было неопределенное, но постоянное чувство ожидания большого несчастья. На третий день после отъезда Горация я получила от него письмо из Каэна: он останавливался обедать в этом городе и поспешил написать мне, помня, в каком беспокойстве меня оставил. Чтение этого письма меня несколько успокоило, но последнее слово возобновило опять все мои опасения, тем жесточайшие, что они для меня только одной были существенными, а всякому другому могли бы показаться смешными: вместо того, чтобы сказать мне «до свидания», граф написал «прощайте». Пораженный ум обращает внимание на мелочи: мне сделалось почти дурно, когда я прочла это последнее слово.

Я получила другое письмо от графа из Брюси; не видев замок три года, он нашел его в ужасном беспорядке; едва отыскалась в нем одна комната, в которую дождь и ветер не проникали; итак, бесполезно было бы думать о возможности приехать к нему в нынешнем году. Не знаю отчего, но я этого ожидала, письмо это произвело на меня меньшее впечатление, нежели первое.

Через несколько дней мы прочли в нашем журнале первое известие об убийствах и грабежах, приведших в трепет Нормандию. В третьем письме Гораций также сказал о них несколько слов, но, казалось, он не приписывал этим слухам такой важности, какую давали им газеты. Я отвечала ему, упрашивая возвратиться как можно скорее. Эти слухи казались мне началом осуществления моих предчувствий.