Верни мои крылья! - Елена Вернер (2015)

Спустя несколько часов Ника вернулась в зал. Его воздух еще помнил репетицию, еще искажался ее эмоциями, хотя и не так сильно, как бывало после спектаклей: не тот выброс энергии, намного меньше. Самым сильным ощущением, наливавшим тяжестью складки занавеса, оставалась все та же неловкость и досада плохо поставленного танца. И Ника вдруг услышала вызов, на который может ответить. Не отдавая себе отчета в том, что осмеливается сделать, она уже стояла за пультом и включала подобранную для интермедии музыку. Всего в несколько прыжков, пока играло вступление, девушка оказалась на сцене и осоловелым, ничего не видящим взглядом окинула ее, как сетью, скорее чувствами, чем глазами, измеряя ее протяженность и глубину, прикидывая, каким пространством располагает. А потом она стала танцевать.

Все прожитые в Москве годы она старалась не вслушиваться в мелодии. Пропускала новинки, забывала классику, чтобы ничто внутри не напоминало ей о прошлом музыкального диджея и призера танцевальных конкурсов. Прочь, прочь… Теперь все стало иначе – или было по-прежнему. Как когда-то. Пусть движения не такие четкие и ладные, но тело уже приноравливается к ритму, естественно и ловко, с каждым тактом все удачнее. Мышцы накаляются, вибрируют от усилий, таких приятных, знакомых и непривычных одновременно. Взлетают руки, вправо, влево. Поворот вокруг своей оси, так, что все сливается в смазанную пелену. Прогиб, прыжок. Раз, два, три. Резкий вдох, чтобы хватило воздуха на следующее движение. Четко, выверенно, умело. Тело живет само по себе, свободное, сильное, Ника почти не соображает, не гадает, что предпримет в следующий миг, – музыка ведет ее, и она подчиняется каждой клеточкой, каждым натянутым сухожилием. Ноет усталый голеностоп, но она не обращает на это внимание. Такие мелочи! Как можно думать о мелочах, когда тобою овладевает самый страстный, самый горячий партнер – танец. Противиться ему невозможно, он сильнее и неумолимее в этот момент, чем все сущее на земле. Да и нет ничего на земле, кроме музыки и желания ответить ему. Двигаться. Выражать телом то, что никогда не осмелишься произнести вслух. Лететь, парить над сценой – когда привыкла ходить, поджав плечи. Чистое, незамутненное наслаждение, взрывающееся в ступнях и кистях рук стекольными брызгами, острыми до боли. Настоящая жизнь.

Музыка кончилась. Всего сто семнадцать секунд экстаза, и вот Ника очутилась на середине сцены, приходя в себя. Она стояла на коленях, ощущая суставами твердость сценического пола. Голова запрокинута, рот исказила сладострастная улыбка, грудь под футболкой неровно вздымается и опадает, прядь волос петелькой прилипла ко взмокшему виску. Ника отвела ее рукой, вдруг ставшей чужой, неподатливой. И тихо, счастливо и устало засмеялась.

И тут внезапно в гулкой, особенно сильной после взрыва звука тишине зала раздались хлопки. Ника испуганно и некрасиво дернулась и замерла, застигнутая врасплох. Хлопки раздавались с края первого ряда, с дальнего от прохода места.

– Это было шикарно. Нет слов, просто – шикарно.

Кирилл и его ни с чем не сравнимый голос, который заставлял Нику покрываться сладкой испариной, сейчас довел почти до тошноты. Она вскочила на ноги, чувствуя, как кружится голова и все вокруг нехорошо плывет. Надо было что-то сказать, как-то оправдаться… Сколько времени он провел в кресле? Он видел весь танец, нет смысла отрицать очевидное.

– А ты, оказывается, настоящее сокровище, – продолжал Кирилл, не замечая ее состояния, близкого к обмороку. – Липатова знает, что ты умеешь так танцевать? Ты ведь билетер?

– Я… – она услышала свой моментально севший от волнения голос и тут же вспомнила, что не должна при нем говорить.

Не дождавшись продолжения, Кирилл поднялся с кресла и в порыве оживления приблизился к сцене.