Полтора килограмма - Наталья Никитина (2016)

передать его канареечный цвет. Большие круглые темные глаза, маленький курносый носик и живущая в

уголках губ насмешка.

Справа находилась фотография отца, ему на ней было чуть за тридцать. Фотовспышка отражалась в

его зрачках. Одетый по моде двадцатых в светлую рубашку, галстук и костюм-тройку. Поднятые к центру лба

брови и томный взгляд создавали образ этакого Казановы, тоскующего по любви. Странно было видеть его

таким. В моей памяти отец остался напрочь лишенным слащавого пижонства, напротив, выглядел

мужественно и даже несколько простовато.

На следующем снимке – вся семья Хартов. Словно гусак с длинной шеей, худой, аскетичного вида

мужчина. Пристальный взгляд близко посаженных глаз холодно взирал на фотографа. Гордо посаженная

голова, выпирающий кадык. Рядом его жена – блондинка с тревожно вскинутыми вверх бровями.

Огромные темные глаза, увеличенные стеклами очков, озабоченно взирали со снимка. Она походила на

курицу-наседку со своими цыплятами. Налитое полное тело, второй подбородок и пухлые руки,

обнимающие младших сыновей, которые сидели по обе стороны от нее. Одному на вид года четыре – это

Тэд, а второму лет восемь – это Гарри. Оба они со своими семьями в тридцать девятом году поплыли на

пароходе в Англию и пропали без вести. Еще один мальчик, старший, мой отец, стоял рядом с мужчиной.

Темные круги под глазами, торчащие ушки и вскинутые, как у матери, брови.

– Семейство Харт. У них была небольшая ферма, которая, собственно, и кормила всех. Однажды

36

бабушка серьезно заболела, и ответственным за дойку коров дед назначил моего отца. Но одна, любимица

бабушки, никого не подпускала к себе, кроме хозяйки. Не отдавала молоко – и всё тут! Тогда отец

переоделся в платье бабушки, повязал на голову платок, надел очки и, копируя ее походку, подошел к

корове. Та, не заметив подмены, позволила себя подоить. Так отцу целую неделю пришлось изображать

бабушку, пока она не выздоровела.

Кэрол, улыбаясь, слушала меня.

– Отец рассказывал маме, что дед был социопат, не любил гостей. По натуре был молчалив и

категоричен. Даже жилье его отличалось аскетизмом. Бабушка откровенно боялась мужа и жила в доме

безликой тенью деда. Именно поэтому отец при первой же возможности, достигнув совершеннолетия, без

промедления покинул отчий дом. Дед был неплохим человеком, просто его мало кто был способен понять.

Ему было уютно наедине с самим собой.

Я перевернул страницу. Вот отец возле машины в рабочем комбинезоне из грубой ткани и кепке. А

здесь он с мамой, рядом я. Журналистка продолжила листать альбом с моими детскими фотографиями. Я

же раскрыл второй увесистый том биографии. Это были снимки Хелен, меня и Джима. На этом Хелен на

берегу реки. Наша свадьба. Какая она красивая! Я с нежностью провел пальцами по ее лицу на фото. В горле

пересохло. Пытаясь унять кашель, я поднес к губам салфетку и потянулся за чашкой недопитого чая.

Журналистка вдруг оживленно развернулась всем корпусом. Альбом был раскрыт на снимке, где мне

девять лет и я играю на стареньком, множество раз покрытом лаком пианино:

– Мистер Харт, сыграйте нам что-нибудь!

– Ни за что! Это для меня слишком интимное занятие. Играю под настроение и только наедине с

собой.

– Ну, хотя бы небольшой отрывок, пожалуйста! Это очень украсит фильм!

Я морщился и умолял не заставлять делать этого, признаваясь, что застенчив до отвращения к самому

себе. Понимая, что выгляжу, как девушка на первом свидании с изголодавшимся по женским ласкам

парнем. Кэрол не желала слушать моих объяснений, поэтому пришлось уступить. Я медленно переместился

к роялю. Устало снял очки, протер их бумажной салфеткой. Немного подумав, положил их на крышку рояля,