Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

Немцы съездили на охоту, даже недоверчивый и постоянно недовольный сынок Карла, пришел в хорошее расположение духа — ещё бы, матёрый кабанище, уже кем-то подраненный как раз вылетел на него, а Фридрих хладнокровно всадил две пули, не двигаясь с места, кабан рухнул в двух шагах от редко улыбающегося немца.

Папаша Карл вопил на весь лес, коллеги тоже поздравляли, подавляя появлявшуюся в глазах зависть. Тут же заставили Лешего освежевать его, пока он с тремя солдатами-охранниками занимался кабаном, хорошо подвыпили под свежезажаренную на углях печенку, и разговоры стали более громкими и безбоязненными, да и кто услышит их в пустом лесу?

А слышали их в пустом лесу прекрасно… лежавшие неподалеку в маскхалатах Михневич и выживший молодой солдатик, которого спас великий их Самуил, напряженно вслушивались в лающую речь. Наконец, хорошо выпившие и разомлевшие немцы начали грузиться в машину, оставив после себя приличный бардак и выделив малую толику мяса Лешему, поехали восвояси.

— Ух, — выдохнул Леш поднявшимся из снега ребятам, — как же мечтаю я вот этими руками шеи посворачивать… завоевателям!

— Успеется, Лавр Ефимович, ещё успеется. Я, похоже, дождался, нужный нам немец скоро появится.

— А теперь бегом, чтобы кровь разогнать, там баньку поди крестник Стешкин приготовил.

— Мало кто знал, что у Леша была запасная «лежка», основательно сделанная и тщательно замаскированная. Вот там-то и выхаживал он своих раненых, там же имелась и банька, замаскированная большой кучей валежника. Мужики припустили бегом, а Леш, бурча и плюясь, наводил порядок на истоптанной поляне, не опасаясь, что кто-то увидит следы его ребятишек, немцы знатно натоптали, да и небушко хмурилось, обещая знатный и затяжной снегопад.

И снегопад не подвел — снег валил и валил, и, казалось, все погребено под этим большим слоем снега. И нет никакой войны, одна безмолвная белая пустыня вокруг. Немцам же снегопад прибавил головной боли, машины вязли в снегу, расчищенные колеи через час засыпало вновь, и многие машины, занесенные по стекла кабин, едва торчали из снега. Немцы набивались в дома, даже в ветхой избушке Гущевской бабульки остановились немцы. Два пожилых и один совсем юный ввалились с громким топотом, молодой начал было орать и замахнулся на бабку, но тут же умолк, получив затрещину от пожилого. — Гроссмутти, нихт боятс, дойче зольдатн нихт ершиссен.

— А я, милок, уже давно свой век отжила. От ня знаю чаго небо коптить ешчё приходится! — бабка нисколько не испугалась хрицев.

А хрицы удивили: послали куда-то молодого, и через час он, весь занесенный снегом, притащил охапку прутьев и кольев. Затопили печку, самый старший начал колдовать над варевом. Бабулька, чтоб не мешать, потихоньку, держась рукой за печку, ушла в закуток, старший опять дал подзатыльник молодому, сказав при этом на немецком:

— Эта старая бабушка большую трудную жизнь прожила, а ты, негодник, на неё замахиваешься. Она мне мою бабушку напомнила. Старость надо уважать!

Приготовив варево, налил в щербатую миску супу до краев и отнес гроссмутти:

— Битте, ессен!

— Стукнула дверь, и в избушку ввалился пацан с небольшой связкой сучков, увидев немцев — замер. — Унук мой это, ня трогайте!

Старший кивнул и молча налил ещё одну миску варева:

— Ессен, киндер!

Киндер не заставил себя долго ждать, подчистил в момент и, помыв миску, сказал немцам:

— Данке шён!

С пятого на десятое, едва подбирая слова, они объяснились с внучком, что долго не задержатся, как только прекратится ужасная погода, они, водители, двинутся дальше, пусть гроссмутти не боится, они мирные немцы.