Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

— Ох, Лавр, мало тебе было науки с Бунчуком?

— Не по-Божески это, проходить мимо сильно нуждающегося, беспомощного… Так вот, выходил я его, а он перед тем, как уйти, и предсказал тогда… Как сейчас помню: глаза какие-то странные стали и голос изменился:

— Вижу, — говорит, — горе и слезы, много крови прольется на нашей многострадальной земле, но все превозмогнет народ наш и победит красный петух! Война грядет страшная, но соберется с силами народ, и получат вороги, что заслужили, и закончится война в логове ихнем.

Я тогда и не поверил сильно-то, мало ли, блаженненьким каким стал, после всего пережитого, год-то был тридцать девятый… А ещё сказал, он так: первые два года будет очень трудно, а потом повернется вспять все, и пойдут доблестные воины вперед, на чужие земли, гнать супостата.

Леший смешал в кучу все: на самом деле он выходил чудом сумевшего сбежать молодого мужика, на самом деле он предсказывал скорую войну, много горя, что победа будет наша. А вот конкретных сроков не говорил, это Леший уже от своих необычных гостей узнал.

А Ядвига была проверенная-перепроверенная, любовь всей жизни его друга ещё по тем давним, дореволюционным временам, бесследно сгинувшего в гражданскую войну, так и не узнавшего, что у него родился сын, Казик — вылитый он.

Ядзя внимательно выслушала Леша, не сказала ни слова, но у неё внутри, как бы включили свет — она просто засветилась вся.

— Лавричек, ради этого стоит жить! Да и не такая уж я и немощная. Просто не могу я этим… спектакли ставить, пся крев!

Леший ещё долго и обстоятельно обговаривал с Ядзей все детали предстоящего появления в жизни Ядзи приживалки. И остался ночевать — надо же было подтвердить слова, сказанные Кляйнмихелю, что Ядзя его стародавняя подруга.

В лесу между тем кипела работа, а Ищенко после обеда вдруг как-то ни с чего захохотал, минут пять не мог успокоиться. Потом, вытирая слезы, сказал:

— Иван, у тебя все веревки собраны, найди, какая покрепче, для меня.

— Ты чего? — Вылупилась на него Варя.

— Николаич, ты вешаться что-ли надумал, — съехидничал Игорек.

— Не, Игорь, у нас впереди ещё много дел, надо тут немного нашим помочь, раз уж здесь оказались, а веревка мне нужна, — он опять загоготал, поднял свитер, и все увидели его джинсы стянутые между петельками для ремня кусочком проволочки. — Я сегодня в пылу работы их чуть не потерял, прикрутил вот проволокой. А к вечеру дошло — схуднул я. Это теперь я как в Галькиных штанах буду ходить.

— Каких галькиных? — не понял никто.

А Ищенко опять заржал и пояснил:

— Был у нас на работе водила один, Женька Синюков — Синяк звали проще, шебутной такой, юморист. Так вот, приходит на работу, а джинсы как-то сильно на заднице обвисли.

— Женьк, ты что-то так сильно похудел, глянь, штаны сваливаются.

— Да, бля, Галькины-жены, одел!

— Вот и я теперь в Галькиных штанах.

Тут Варвара молчком подняла свою тунику и опять ржали все — у этой джинсы были на веревочке.

— А я между прочим, стал себя бодрее чувствовать, — проговорил Толик. — Наверное, от того, что вот уже неделю на природе живу. Почти как в многодневном походе.

— Да, ещё бы фашистов в нем не было — совсем клёво бы было.

Все помрачнели, прекрасно осознавая, что попали знатно: вернутся или нет домой, назад, в свое время, об этом вслух никто не говорил, да и суждено ли им выжить — война-то настоящая, не киношная.

— Нас ждет огонь смертельный, но все ж бессилен он, — негромко пропела Варя.

И как-то дружно все подхватили:

— Сомненья прочь — уходит в ночь отдельный, десятый наш десантный батальон.

А уж последние строчки пели, неосознанно встав, как бы печатая слова:

— Когда-нибудь мы вспомним это, и не поверится самим… А нынче нам нужна Победа! Одна на всех, мы за ценой не постоим.

Помолчали…