Долина кукол - Жаклин Сьюзан (2018)

– Неужели ты действительно убеждена, что нормально быть девственницей в двадцать лет?

– Но девственность еще не порок и не болезнь.

– Может быть, в Лоренсвиле все так считают. Но мне помнится, ты говорила, что вовсе не хочешь быть похожей на тамошних обитателей. Так позволь мне изложить тебе некоторые реальные факты. Большинство двадцатилетних девушек уже давно не девушки. Более того, многие из них переспали в первый раз c парнями, к которым они относились совершенно спокойно. Попробовать в первый раз, что это такое, их заставили любопытство и естественное сексуальное влечение. По-моему, ты еще ни разу ни c одним парнем не обнималась как следует. Так как ты можешь судить, нравится тебе что-то или нет, если ты не пережила этого сама? Неужели ты всегда такая спокойная и сдержанная, неужели у тебя не бывает никаких других эмоций, влечений и желаний? Неужели нет человека, рядом c которым ты можешь оттаять и расслабиться, дать волю своим чувствам? Ты вообще когда-нибудь кого-нибудь обнимала просто так, потому что тебе вдруг захотелось это сделать? Женщину, мужчину или ребенка? Энн, я не могу до тебя достучаться, между нами как будто невидимая стена. А я тебя люблю. Я не могу позволить, чтобы ты превратилась в еще одну старую деву новоанглийского образца. – Аллен схватил ее руки и сжал их. – Ну взгляни на меня, хотя бы на секундочку. Я не поверю, что нет человека, к которому ты была бы неравнодушна. Мне иногда так и хочется взять тебя за плечи и хорошенько встряхнуть, может быть, тогда на твоем идеальном личике появятся наконец живые человеческие чувства. Неужели прошлый четверг тоже ничего для тебя не значил?

– Четверг… – Энн лихорадочно пыталась вспомнить, что же было в тот день.

– Это был День благодарения, Энн. Мы его отмечали в ресторане «Двадцать один». Господи, неужели тебя действительно ничего не трогает? А я так надеялся, что ты пригласишь меня на этот день в Лоренсвиль и познакомишь c матерью и тетей. Мне так этого хотелось!

– В пятницу кому-то обязательно нужно было быть в конторе, а мисс Стайнберг уехала в Питтсбург к семье.

– А ты? Ты единственный ребенок у своей матери. Разве вы не близкие люди? Что она думает о нас c тобой? Ты понимаешь, что ты вообще никогда даже имени ее не произносишь?

Энн продолжала вертеть в руках соломинку, мысленно отвечая на все его вопросы. Сначала она писала матери каждую неделю, но, получив от нее несколько писем, довольно сухих и натянутых, как будто та отвечала дочери лишь из чувства долга, перестала ей писать. Ее мать совершенно не волновали ни Нью-Йорк, ни Нили, ни Генри Беллами.

– Я позвонила матери после того, как газеты сообщили о нашей помолвке.

– Как она к этому отнеслась?

В ушах Энн зазвучали слова матери:

«Ну что же, Энн, тебе лучше знать, что ты делаешь. Все в Лоренсвиле уже узнали о твоей помолвке из бостонских газет. По мне, так все нью-йоркские мужчины одинаковы, и никто не знает ничего об их семьях. Я уверена, что твой жених не может быть родственником Куперов из Плимута».

Вспомнив свой разговор c матерью, Энн едва заметно улыбнулась и сказала:

– Она ответила, что я сама себя лучше знаю. И как всегда, она ошиблась.

– Когда же я c ней познакомлюсь?

– Не знаю, Аллен.

– Ты что, хочешь работать у Генри Беллами всю оставшуюся жизнь? Это предел твоей мечты?

– Нет…

– Так все-таки, чего же ты хочешь, Энн?

– Говорю тебе, что не знаю. Я знаю лишь то, чего я не хочу делать! Я не хочу возвращаться обратно в Лоренсвиль. Ни за что! Лучше умереть! – Она даже вздрогнула. – Я не хочу выходить замуж – пока не полюблю. А мне так хочется влюбиться! Аллен, пойми, мне ужасно хочется полюбить. Я хочу иметь детей – дочку, например. Я бы так любила ее, всегда была бы c ней рядом…

Аллен просиял, услышав эти слова.