Каратель - Джессика Гаджиала

Моя рука поднялась, но прежде чем я успела замахнуться, биту вырвали из моих рук, и как раз когда я вспомнила, как закричать, и мой рот открылся и выпустил первые звуки, бита опустилась, и перед глазами у меня осталась лишь темнота.

Глава 12

Люк

Я не врал, когда говорил, что не сделал ничего, чтобы её заслужить.

Вся моя жизнь была гадкой, мрачной и ужасной.

Единственное, к чему я прикасался, это зло, с единственной целью избавиться от него, конечно же, но не существовало достаточно плотных перчаток, чтобы это дерьмо не касалось тебя и не попадало ещё и тебе под кожу.

У меня не было никакого права прикасаться к чему-либо прекрасному, чертовски хорошо зная, что я рискую разрушить это своей грязью.

А Эван, да, она была чертовски прекрасна.

Я не имел никакого права прикасаться к ней хоть пальцем.

Но обратного пути не было с тех пор, как она впервые сказала, что не будет спрашивать о шрамах. Я пытался бороться с этим время от времени; знал, что ей лучше видеть, что я ей не подхожу, чтобы у неё было желание увеличить расстояние между нами.

Но не важно, как я пытался отстраниться, просто невозможно было отрицать связь и то, как загорались её глаза при разговоре со мной, как в них просыпался голод, когда она смотрела на меня.

Я знал, что должен жалеть об этом; я должен был найти способ выпутаться из этой ситуации, ради её блага, но нет, я шёл в маленький круглосуточный магазин, в котором продавалась еда лучше, чем в половине ресторанов Нейвсинк Бэнка, чтобы принести пищу ей, чтобы она могла набраться сил, и мы устроили ещё раунд или три до наступления утра.

Факт заключался в том, что я не так часто трахался. Нежелание раздеваться ограничивало варианты подобного удовлетворения. Но я не был девственником со звёздочками перед глазами. Я уже участвовал в таком. Так что, когда говорю, что знаю, что раньше никогда ничего такого не было, я отвечаю за свои слова.

Я не был романтиком. Я даже не понимал концепцию цветочно-конфетного периода. У не умел говорить так, как говорят многие мужчины.

Но я не собирался уходить.

Я всегда уходил.

Уходить было умным поступком.

Для неё было бы лучше, чтобы я ушёл.

В этот раз я просто не мог и не хотел этого.

Возможно, это сыграет против меня. Когда-нибудь, когда я наверняка погрязну слишком глубоко, она увидит всю гадость, поймёт, что не хочет испортить свою жизнь, и уйдёт.

Ну, я достаточно дружил с головой, чтобы знать, что это будет не лучшее чувство.

Но таковы были последствия. И я думал, что, может быть, готов с ними столкнуться.

Когда-нибудь.

После того, как смогу наслаждаться ею так долго, сколько она позволит.

Поэтому я осознал, что улыбаюсь как чёртов дурак, приближаясь к двери в наш номер, с пакетом, полным еды, напитков и закусок, чтобы продержаться до приезда в город на следующий день, где мы должны были встретиться с её матерью.

Казалось, всё было в норме.

Я зашёл, думая, что она в ванной.

Но затем подошёл к маленькому столу прямо в дверях, чтобы поставить пакеты.

И заметил биту, лежащую на полу, где ей уж точно было не место.

Пакеты выпали из моих рук, с контейнеров с рагу соскользнули крышки, и ужин растёкся по всему полу.

Но я едва ли осознавал это.

Потому что на этой бите… была чёртова кровь.

И Эван пропала.

— Чёрт! — выкрикнул я, ударяя кулаком в стену, боль растеклась по моей руке, каким-то образом умудрившись вернуть меня на землю.

Я пересёк комнату, взял свой мобильник, захватил байку и стопку денег, и вышел, стучась в двери соседних номеров, явно всех будя.

Никто ничего не слышал.

Конечно же нет.

Я рванул обратно вниз по улице, сердце колотилось в груди, и я пытался не забегать вперёд. Где бы она ни была, кто бы её ни забрал, они не могли уйти далеко.