Только с дочерью - Хоффер Уильям, Махмуди Бетти (1994)

Мы пересекли Тебриз и направились к другому городу. Водитель возил нас по каким-то улицам, описывая бесконечные круги. Повсюду виднелись чудовищные следы войны. Целые кварталы были уничтожены бомбежкой. Каждая стена – изрешечена пулями. То тут, то там сновали военные патрули. Через некоторое время мы остановились в переулке, позади голубого пикапа, в котором сидело двое мужчин. Тот, что сидел со стороны пассажира, вышел, уверенно приблизился к нашей машине и заговорил с водителем на незнакомом мне языке – видимо, на турецком, с радостным возбуждением подумала я.

Человек вернулся в пикап, который резко тронулся с места. Мы последовали за ним, но скоро в потоке движения потеряли из виду. Какое-то время мы кружили по городу. Что за проволочка? – недоумевала я. Надо двигаться дальше. Была суббота, как раз сегодня я со своим адвокатом должна была явиться к Махмуди. Сколько пройдет времени, прежде чем он догадается, что я его обманула? Когда он дойдет в своей ярости до того, что заявит в полицию? Если уже не заявил? Я не знала.

Я подумала об Амале. До сих пор я не могла ему позвонить, как он просил. Наверно, он волнуется.

А что там с Джо и Джоном и моими родителями в далеком Мичигане? Позвонит ли им Махмуди? Или они позвонят сами, с известием об отце? Что Махмуди им скажет? Прибавится ли к их тревоге за жизнь отца еще и тревога за нашу жизнь? Может быть, в ближайшем будущем моим родственникам придется хоронить сразу троих?

Да поехали же! – хотелось мне крикнуть.

Наконец мы выехали из города и по скоростному шоссе направились на запад. Час шел за часом, общее молчание было нарушено единственным инцидентом.

– Перестань! – прорычал водитель. Он оглянулся на Махтаб. – Перестань!

– Ты пинаешь сиденье, – объяснила я ей и помогла подобрать под себя ноги.

Мы всё ехали и ехали. И только после полудня остановились около заброшенного дома у проселочной дороги. Следом за нами затормозил пикап – тот самый, который мы видели в городе. Вероятно, все это время он от нас не отставал. Нам с Махтаб было велено в него пересесть, что мы и сделали, тогда как наша машина умчалась прочь; мы же остались с новым водителем и новым, незнакомым спутником.

Водитель скорее походил на американского индейца, чем на иранца. Его черные как смоль волосы были аккуратно подстрижены и причесаны, а высокие, выдававшиеся скулы придавали несколько зловещий вид его задумчивому лицу. От этого мрачного выражения мне стало не по себе.

Другой человек, сидевший посередине, казался чуть дружелюбнее. Высокий и стройный, он держался с видом главаря. Когда мы отъехали от заброшенного дома, он улыбнулся и сказал на фарси:

– Меня зовут Мосейн.

Буквально через несколько сот футов мы свернули на дорогу, ведущую к крошечной деревушке. Она состояла из нескольких мелких хижин; несмотря на ледяную стужу, здешние ребятишки бегали босые и чуть ли не нагишом. Мы резко затормозили, и водитель вышел из машины. Он подбежал к кирпичной стене и, подтянувшись на руках, заглянул во двор. Все было тихо, и он махнул нам рукой – заезжайте. Мосейн пересел за руль и подал пикап вперед. Металлические ворота распахнулись, и мы быстро въехали во двор. Ворота тотчас же закрылись на замок.

– Живо! Живо! – проговорил Мосейн.

Мы с Махтаб ступили на грязный двор, где разгуливали куры и овцы. Посреди двора стояла постройка, напоминавшая сарай, куда мы, спотыкаясь, вошли вслед за Мосейном. За нами увязалось несколько животных.

Цементные стены усиливали и без того пробирающий до костей холод. Мое дыхание повисало в воздухе морозным облачком.

– Ты должна уклоняться от любых разговоров, Махтаб, – прошептала я. – Переводи только тогда, когда я тебя попрошу. Не подавай виду, что понимаешь. Притворись усталой и сонной. Эти люди ничего не должны о нас знать.