Только с дочерью - Хоффер Уильям, Махмуди Бетти (1994)

Через несколько минут в дом бесшумно вошел старик. На вид ему было около шестидесяти, но я могла лишь предполагать. Жизнь в этой стране полна тягот, и кожа на лицах увядает рано. На нем была одежда цвета хаки – вероятно, старое военное обмундирование, – меховая шапка и грязно-оливковая полувоенная куртка. Глава дома что-то сказал нам, видимо, представил старика.

– Салям, – или что-то в этом роде пробормотал старик.

Быстро обогрев руки над керосинкой, он засновал по комнате, болтая со всеми по очереди. Он был живой, энергичный, деятельный.

Одна из женщин принесла ворох одежды и жестом велела мне снять с себя курдский наряд – я осталась во всем своем. Затем она помогла мне облачиться в четыре других платья, слегка отличавшихся от предыдущих. На этих турнюры были больше – по-видимому, традиция здешних мест. Когда женщина закончила меня обряжать, я была так плотно упакована, что с трудом могла двигаться.

Во время переодевания старик нетерпеливо сновал по комнате. Как только я была готова, он жестом подозвал нас с Махтаб к двери в маленькую прихожую, где остались наши башмаки. Он что-то сказал, и одна из женщин задула свечу – комната погрузилась в темноту, рассекаемую лишь слабым миганьем керосиновой горелки. Он приоткрыл дверь – ровно настолько, чтобы протянуть руку и взять нашу обувь. Затем тихо и быстро ее закрыл.

Махтаб никак не могла натянуть сапоги, и я с трудом наклонилась, чтобы ей помочь.

– Живо! Живо! – подгонял нас старик.

Наконец мы были готовы. Махтаб мужественно взяла меня за руку. Мы не знали, куда идем, но были рады покинуть этот дом. Может быть, старик отведет нас к карете «Скорой помощи» Красного Креста. Вслед за стариком и хозяином дома мы молча вышли в морозную ночь. За нами вышел «человек, который вернулся». Дверь тут же затворилась. Бесшумно и быстро мы обогнули дом.

Неистово залаяла собака; ее лай, подхваченный сильным ветром, эхом разносился по округе. Подбежав к нам, она стала тыкаться в нас носом. Мы в страхе отпрянули.

Где-то заржала лошадь.

Небо было усыпано звездами, но почему-то они не давали света. От них исходило лишь жутковатое серо-белое мерцание. Мы едва могли различить дорогу под ногами.

Когда мы подошли к лошади, хозяин, пустивший нас в дом на четыре часа, вплотную приблизился ко мне – в тусклом свете я видела очертания его лица. Он жестом со мной попрощался, а я попыталась выразить благодарность.

Старик – наш провожатый – велел мне садиться верхом. «Человек, который вернулся» сложил руки чашечкой, так, чтобы я могла поставить в них ногу, старик же, приподняв меня, усадил на лошадь.

Седлом служило одеяло, на котором я постаралась поудобнее устроиться. «Человек, который вернулся» водрузил впереди меня Махтаб. Ветер трепал многочисленные слои моего одеяния.

– Пригибай голову, – сказала я Махтаб. – Ужасно холодно.

Обхватив ее руками, чтобы она не упала, я уцепилась за гриву животного. Лошадь была небольшая, не то что американские. По-видимому, некая скрещенная порода, едва превосходившая размерами ослика.

Старик быстро вышел за ворота и скрылся в темноте. «Человек, который вернулся» повел за ним лошадь под уздцы.

Я не ездила верхом уже много лет, а без седла – и вовсе никогда. Одеяло подо мной грозило соскользнуть и увлечь нас за собой на холодную землю. Я цеплялась за гриву из последних сил. Махтаб безудержно дрожала.

Мы медленно продвигались по открытому полю. Старик часто подбегал к нам и шепотом предупреждал об опасном отрезке пути. Кое-где идти по льду было слишком рискованно, так как он мог громко затрещать под лошадиными копытами. В этой гористой местности любой усиленный эхом звук был подобен ружейному выстрелу и мог насторожить бдительный пасдар, неусыпно патрулирующий округу. Шум был нашим врагом.