Дикарь - Надежда Мельникова

Возвращаясь в здание соцслужбы, чувствую приятное удовлетворение. Есть в этой работе что-то правильное. Захожу в туалет, мою руки и там, возле зеркала, сталкиваюсь со Светланой, которая, похоже, сегодня решила рассказать мне абсолютно всё и обо всем.

— Ну как тебе наши монстры?

— Не знаю, — смеюсь, — мне попалась вполне себе милая, миролюбивая старушка. — Стряхнув влагу, сушу руки, поднося их под струи горячего воздуха.

— Ну это пока. — Провожает меня по коридору Светлана, периодически здороваясь с сослуживцами. — Каждые три месяца у нас происходят жутчайшие проверки. Поэтому не забывай вести дневник и писать, какие именно услуги ты оказываешь подопечным. Проверяющие ходят по нашим пенсионерам, просят их на чистом листе поставить подпись, потом сравнивают с дневником или мучают дебильными вопросами, вроде того: сколько рулонов туалетной бумаги они потратили в месяц? Если проверяющим покажется, что подпись не совпадает с дневником, то стоимость твоих псевдоуслуг могут вычесть из твоей заработной платы, — Светлана останавливается и разводит руками. — А на деле бабушка может просто забыть, что было неделю назад. А ещё у неё может быть давление. И вообще, подпись — это для стариков всегда подозрительно. Вдруг ты решила квартиру у неё забарть?

Вздыхаю, выдавливая улыбку. Мы уже дошли до нашего кабинета. Светлана столько всего наговорила, что голова кругом и вся информация перепуталась. Но она продолжает «помогать»:

— Ну и самое главное, Забава, не забывай отмечаться по утрам на работе. Иначе получат все. Особенно я, как твой непосредственный начальник. И помни, многие родственники платят соцработникам дополнительно, это желание родных. Если не поймают, то можно до шестидесяти тысяч в месяц сверху иметь. Очень выгодно.

На этих словах Светлана открывает дверь. Я вспоминаю, что должна делать — оформить бумаги по проделанной сегодня работе. Но в кабинете довольно душно, и, вместо того чтобы идти за стол, я прохожу к кулеру. Беру пластиковый стаканчик, наполняю и, зажмурившись, делаю первый глоток. Слышу, что дверь в кабинет вновь открывается. Думаю, что пришла Алла.

Оборачиваюсь и давлюсь водой.

Сделав четыре широких шага и взяв меня за руку, дикарь, он же Михайлов, грубиян и хам, разворачивает мою свободную от стакана ладонь и кладёт туда пару моих серёжек. А я всё кашляю и кашляю.

— Ты забыла у Степановны. Она велела передать.

Точно. Думала, потеряла, а на деле сняла их перед сном, положила на раковину, а когда собиралась впопыхах, даже не вспомнила.

Появление дикаря повергает меня в шок. Мы с Михайловым переплетаемся взглядами. Его тёмные глаза погружают меня в состояние гипноза. Смотрю на него не отрываясь и, словно недоразвитая, автоматически опускаю стаканчик вниз. На пол льётся вода.

— Забава, ты чего творишь?! — ругает меня Светлана.

Опомнившись, переворачиваю стаканчик, кидаю его в урну. Стараясь не смотреть на дикаря, возвращаюсь на своё место.

— Ты как здесь оказался?

Сердце колотится так, что, кажется, готово выскочить наружу. Да что со мной такое? Под его непрерывным взглядом сажусь на своё место так неуклюже, что едва не промазываю мимо стула. Вовремя хватаюсь за стол, больно уколовшись сережками.

— Степановна небось разболтала тебе, кем я работал. Связи остались, — отвечает он хриплым голосом.

А я трижды перекладываю папки с бумагами. И, прицепившись к перекидному календарю, несколько раз меняю его местоположение на столе.

— Спасибо. Это хорошие серёжки. Золотые. Проба качественная.

Зажмурившись, мотаю головой. Господи, что я такое несу? Дикарь молчит. Чувствую — смотрит.

А у меня почему-то дрожат руки. Что я должна ему сказать? Спросить, как дела в «Лошадином острове»? Поинтересоваться, не нашёл ли себе невесту Призрак? Узнать, не развелись ли из-за меня Дуня с Петром? А самое главное — виделся ли сам Михайлов со своей Елизаветой? Целовал ли он её груди?