Пташка - Ксения Скворцова

Страха не было. Бьярки принёс на священную гору вызревшее решение, поэтому он не колебался. Припав на колени, боярин решительно достал меч из ножен и положил на ладони. Это был славный клинок, заказанный когда-то отцом у лучшего свеннского оружейника, клеймо которого холодно поблёскивало в гаснущих сполохах. Сколько раз этот меч спасал Бьярки, сколько раз умывался человеческой кровью…

— Отец Небесный, — начал Бьярки, и его голос подрагивал от волнения, — крепко ты хранил меня от стрелы и от копья, от меча и ножа, от огня и железа, от дерева и от воды. Всё ты видишь, всё знаешь, и никогда доселе не просил я у тебя ничего. Ныне молю тебя. Не за себя. За девушку, именем Гнеда, что сгорает от злой лихоманки по моему скудоумию. Строгий, справедливый отче, возьми всё, что есть у меня. Возьми этот меч, что во славу твою разил врагов. — Бьярки схватился двумя руками за черен и со всей силой вогнал клинок в землю. — И возьми моё слово. Я отступаюсь от этой девушки, ибо своей постылой любовью я едва не сгубил её. Возьми же меч мой и слово моё. Если надо, возьми жизнь мою, пусть только она живёт.

Юноша вынул из-за пояса нож и скользнул им по руке. Приложив окровавленную ладонь к крестовине, он прошептал:

— Как руда моя горяча, как железо это крепко, так же крепко моё слово, отныне и до века.

Бьярки закрыл глаза и опустил голову, ожидая своей участи. Через смежённые веки он почувствовал, как холм озарился белой вспышкой и земля задрожала от отдаляющегося рокота.

Бог ответил ему.

Гроза уходила на север.

32. Новый князь.

Славута внесла с собой в горницу запах горячего толокна и раздражения. Поставив еду рядом с кроватью, она тяжело вздохнула и опустилась на скамейку. Гнеда осторожно пошевелилась, стараясь забраться повыше на подушку.

— Спасибо, Славутушка, — проговорила она. — Что стряслось, рассердил тебя кто?

Молодая боярыня снова вздохнула.

— Да нет с ними сладу, — с горечью отозвалась она. — Как стрыйко Бьярки уехал, Негашка житья мне не даёт своими вычурами! А сегодня так и вовсе на головах стоят…

Гнеда одеревенела. Это было первое упоминание младшего Судимировича за время болезни, и девушка не ожидала, что его имя так чувствительно отзовётся в её душе.

Она выздоравливала медленно. Гнеду долго не оставлял длинный, путанный сон, с одной стороны, страшный и тяжёлый, но с другой, наполненный надеждой оттого, что рядом всё время был кто-то сильный и добрый, не дававший в обиду. Сама Гнеда старалась не вспоминать события, предшествовавшие её нездоровью. Они слились с тем мучительным сном, что принесла лихорадка, и теперь было сложно отличить действительность от болезненного бреда.

— Когда он уехал? — тихо, не глядя на подругу спросила Гнеда.

— Да как только ты на поправку пошла, — буркнула Славута.

— Куда? — ещё тише вымолвила девушка.

— На южный рубеж, возводить город от сарынов. — Боярыня и не думала скрывать упрёка в голосе.

Во всём княжестве трудно было найти место опаснее.

— Не я его погнала туда, — прошептала Гнеда.

Славута полоснула её злым взглядом.

— Натворила ты дел, ничего не скажешь, — мрачно проговорила она.

Между подругами хоть и витала заметная прохладца, но доселе жена Судислава не позволяла себе подобной откровенности.

— А ты бы пошла за нелюбого? — ожесточаясь в ответ, повысила голос Гнеда, встречая взгляд подруги.

— За нелюбого! — передразнила Славута, резко уперев руки в бока, отчего сердито звякнули обручья на её точёных запястьях. — Много ты понимаешь! Вымахала кобылица, а умишки, что у моей дочки несмышлёной! Да он тебя с того света вытащил! С ложечки отпаивал, сам в лес за березовицей ездил, ночей не спал, тенью ходил, никого не замечая! А ты бы хоть разочек вспомнила о нём, хоть словечко б обронила! За нелюбого!