Пташка - Ксения Скворцова

Бьярки застыл. Понимание пронзило его как стрела. Отрезвление было болезненным и ошеломительным, словно его кинули в ледяную прорубь. Бьярки отодвинулся от Гнеды, с влажным звуком разрывая незаконченный поцелуй, и посмотрел в её сумасшедшие глаза. Девушка продолжала тянуться к нему, но Бьярки отстранился, прижимая её руки к земле.

— Назови меня по имени, — приказал он охрипшим, непослушным голосом. — Как меня зовут?

Несколько мгновений она смотрела на него, и Бьярки видел, как поволока безумия медленно покидает её взор. Гнеда тихо выдохнула и обессиленно опустила голову на песок, закрывая глаза и отворачиваясь. Она разом обмякла, а из-под закрытых век по скуле к уху скатилась слеза.

Бьярки всё ещё нависал над ней, дрожа от возбуждения и гнева. Ему хотелось ударить её. Хотелось перегрызть горло, которое она словно нарочно подставила, сдаваясь. Стиснув зубы, он со злостью откинул её запястья и, пошатываясь, поднялся на ноги. Его тошнило. Он забрёл в реку и осел на колени. Он должен был отмыться от неё, от её запаха, от её предательства.

Бьярки чувствовал себя уничтоженным. Раздавленным, убитым.

Юноша вылил на лицо несколько пригоршней холодной воды и тяжело поднялся. Он не останется здесь больше ни мгновения. Ни в усадьбе, ни в городе. Только не на той земле, где ступает она.

Бьярки медленно пошёл вверх по тропинке, не глядя на застывшую без движения Гнеду. Он больше не ощущал ни страсти, ни ненависти, только изнеможение и пустоту. Юноша был на самом косогоре, когда смутное чувство неправильного приказало ему обернуться. Девушка лежала так же, как он оставил её, и в положении нелепо раскинувшегося тела было что-то страшное.

Забыв про гордость, Бьярки в один миг слетел вниз.

— Гнеда! — воскликнул юноша, падая в траву рядом с ней.

Он прикоснулся к её руке, но от его давешней грубости не осталось и следа. Бьярки бережно повернул девушку к себе и снова позвал по имени, но ответа не последовало. Его вдруг осенило, и он положил руку на её чело.

— Какой же я остолоп, — пробормотал Бьярки, торопливо подхватывая безжизненное тело. — Потерпи, моя пташка, я отнесу тебя домой.

***

Когда Вышеслава осторожно вошла в горницу, Бьярки сидел, неподвижно глядя в одну точку перед собой. Брови боярыни сердобольно изогнулись, и, покачав головой, она приложила одну руку ко рту, будто стараясь удержаться от ненужных речей. На девушку, неподвижно лежащую под одеялом, она не взглянула. Если бы что-то переменилось, она бы давно знала от Бьярки.

Вышеслава уже не пыталась образумить сына, втолковывая ему, насколько непристойным является то, что он днюет и ночует в покоях незамужней девушки. Вслед за Бьярки она уже отбросила всякое представление о приличии. Ей хотелось лишь одного — чтобы её любимый сын, наконец, отошёл от страшной спячки, в которую он впал в ту злополучную ночь седмицу назад. И если для этого требовалось выздоровление девушки, принёсшей в их дом лишь худое, что ж, пускай.

В голове у боярыни не укладывалось, что Гнеда посмела отвергнуть Бьярки, да ещё и такой ценой. Было до сих пор страшно вспоминать, как её младший сын появился в воротах усадьбы, мокрый и грязный, держащий на руках бесчувственную девушку в разодранной одежде.

— Сынок, выпей, — ласково сказала она, протягивая ему чашку с горячим сбитнем и усаживаясь рядом.

Бьярки без слов принял напиток и не глядя выпил до дна, так же молча возвратив кубок матери.

— Верно говорят люди, не тот болен, кто лежит, а тот, кто над болью сидит, — сочувственно заметила Вышеслава, и юноша, наконец, посмотрел на боярыню, да так, что она тут же пожалела о сказанном.

— Бьярки, ты сделал всё, что мог. И Еловита привёл, хотя он от князя ни на миг нынче не отходит. Нет сил смотреть, как ты губишь себя…