Пташка - Ксения Скворцова

Весь год, что девочка прожила у нас, я не спускал с неё глаз. За ней следили и не заметили ничего предосудительного — ни тайных встреч, ни замыслов, ни приготовлений. Я верю ей в том, что она действовала в одиночку. Во всяком случае, она так искренне полагала, что, конечно, не исключает стоящих за Гнедой тайных для неё самой сил.

— А тот сид, что был с ней?

Судимир пожал плечами.

— Откуда же Ивар узнал?

— Мне тоже очень хочется это понять, — нахмурился боярин. — Говорит, получил безымянное известие, но мне его не показал. Ивар сам не свой. Он стал очень жёстким и подозрительным. Считает, что Гнеда — только часть большого заговора. Я пытался увещевать князя, что он чрезмерно суров к девочке. Из того, что я знаю, её держат на воде и хлебе, едва ли не в исподнем и босиком. — Бьярки сжал зубы, но промолчал, не перебивая отца. — Я знал каждый её шаг, и княжеская семья была в безопасности, им ничто не угрожало, но Ивару теперь не докажешь. Он несгибаем, а я не могу позволить себе слишком усердствовать в её защите, не боясь подставить под удар вас. Мать страшится гнева и опалы, но я не мог не известить тебя. Ты сватался к этой девушке, Бьярки. — Судимир встал и, приблизившись к сыну, положил руку ему на плечо. — Тебе решать.

Отец неслышно вышел, а Бьярки всё сидел, неподвижно глядя в одну точку перед собой. Дрова прогорели, повалуша утонула в синем сумраке, и лишь озябшие крупинки снега скреблись о слюду, будто просясь в тепло дома.

Со двора раздался хриплый крик кочета, и юноша дёрнулся, будто от резкого пробуждения.

Он поднялся и быстрым пружинистым шагом направился к себе. Здесь всё ещё пахло горечью, в которой он покидал усадьбу, и от этого перехватило в горле. Не зажигая света, Бьярки достал шерстяной плащ.

Решать было нечего. Все рассудительные доводы о том, что быть может, Ивар прав в своих подозрениях, что, вероятно, заговор существует, что Бьярки должен быть на стороне своего брата и князя, разбивались о простую мысль. Гнеда сейчас одна, посреди холодной ночи, в заточении, словно какой-то душегуб. Маленькая, беззащитная, продрогшая.

Несмотря на ранний час, Бьярки без слов пропустили на теремный двор, но со стражниками у клети было труднее. Он знал их, и оба тотчас подобрались, завидев княжеского побратима.

— Пропусти меня, Безуй, — отрывисто приказал он тому, что заслонял собой дверь.

Гридни были в длинных меховых накидках, и пока Бьярки не подошёл, они приплясывали, согреваясь. Тот, к кому юноша обратился, нерешительно перехватил копьё и покосился на товарища.

Второй откашлялся и несмело ответил:

— Господин, нам не велено никого пускать к пленнице. Сам князь распорядился.

Было видно, что стражникам не по себе. Все знали Бьярки. Он был десницей Ивара. Всегда рядом, как тень. Слишком мало времени минуло с тех пор, как старый князь умер, но порядки уже стали другие, и всё-таки… Никто не смел бы отказать Бьярки, но даже эти два кметя чувствовали что-то в воздухе, которым был окутан боярин. Словно червоточина, вина, которую он ощущал перед побратимом, просачивалась сквозь одежду, выдавая его. Но Бьярки уже решился и отступать не собирался. Он был слишком близко к ней. Их разделяли только тёмные от времени брёвна и двое неуверенных людей с рогатинами.

— Пропусти, — повторил Бьярки, высокомерно задирая подбородок, окидывая Безуя уничижающим взглядом. — Неужто думаешь, у меня нет княжеского дозволения?

— Хорошо, господин, — промолвил второй, Воила. Он кивнул напарнику, и тот принялся отворять тяжёлый засов. — Но, не гневайся, я всё-таки доложу князю.

Бьярки сделал безразличное движение головой, и Воила тут же направился в сторону терема. Всё внимание юноши теперь занимала лишь отпирающаяся дверь. Петли мерзко скрипнули, пустив по челюсти волну оскомины, и на него дохнуло сыростью, гниющими досками и мышами. Безуй, остановившийся на пороге, поднял светоч вверх, разгоняя кромешную темень клети.