Украденная невеста - М. Джеймс

Или же я слишком сломлена, слишком искалечена, чтобы сопротивляться.

Эта мысль вызывает во мне прилив гнева, который немного оттаивает от паники. Я не хочу быть сломленной. Я не хочу, чтобы они сделали так, что я больше никогда не смогу бороться со своим собственным страхом, чтобы что-то такое простое, как тренировка с человеком, который, я знаю, не причинил бы мне вреда, который отвечает перед моим мужем, одним из самых страшных людей в Братве, может вот так парализовать меня.

Левин все еще не отпускает меня. Он удерживает меня на месте, не усиливая хватку, но и не ослабляя ее, и я знаю, что должна пытаться вырваться. Я пытаюсь преодолеть страх, напомнить себе, что Левин не причинит мне вреда. Виктор убил бы его, если бы он это сделал.

Верно?

Не помогает и то, что это напоминает мне о том, что у Виктора есть кто-то, кто мог бы причинить мне вред, если бы он когда-нибудь решил избавиться от меня. Сделал бы это Левин? Я думаю, Левин выполнил бы любой приказ, который отдал бы ему Виктор, несмотря ни на что. Но если бы Виктор собирался это сделать, разве он уже не сделал бы этого? Если только, опять же, похищение не было способом сломать меня, уловкой, чтобы заставить меня думать, что Виктор не имеет к этому никакого отношения.

Я должна перестать так думать. Это завязывает меня в узлы, заставляя мой разум чувствовать, что я схожу с ума. Прямо сейчас мне нужно сосредоточиться на одном, на выздоровлении. С остальным я смогу разобраться позже.

Я извиваюсь в его руках, пытаясь вырваться, и я чувствую, как он оказывает малейшее давление, чтобы удержать меня на месте. От этого меня снова пробирает холодок страха, но я стискиваю зубы, заставляя себя обдумать это. Продолжать давить, продолжать двигаться. Пытаться. Я снова поворачиваюсь, не так сильно, чтобы причинить себе боль, но достаточно сильно, чтобы показать, что я прилагаю усилия. Левин отпускает меня, отступая назад, и я ахаю, мое сердце все еще колотится, когда я поворачиваюсь к нему лицом.

— Это пример приема, над которым мы будем работать, — спокойно говорит Левин. — Нам нужно научить твое тело игнорировать реакцию страха. Предположим, на тебя снова напали и тебе нужно защищаться. В этом случае твоя мышечная память должна работать отдельно от естественной реакции твоего тела на бег. Все боятся, — подчеркивает он. — У тебя больше причин реагировать испуганно, чем у других, но любой, кто окажется в такой ситуации, почувствует реакцию страха. Цель этого, научить тебя преодолевать его.

Что-то в том, как он это говорит, заставляет меня чувствовать, что он пытается успокоить меня, заставить меня почувствовать, что я не одинока в такой холодной, панической реакции. Когда я смотрю на Виктора, его лицо по-прежнему непроницаемо, и я не могу сказать, доволен он мной или нет.

— Я покажу тебе некоторые тактики, которые может использовать злоумышленник, — продолжает Левин, и я смотрю на него, удивляясь, почему меня так волнует, впечатлен ли Виктор, или счастлив, или что-то еще. Он заставляет меня это делать, поэтому он должен быть доволен, несмотря ни на что.

— Мы рассмотрим уровни сложности и способы побега. Как ты думаешь, ты справишься с этим?

Я перевожу дыхание, не давая себе слишком много времени на раздумья, прежде чем ответить.

— Да, — быстро говорю я, тяжело сглатывая. — Я могу это сделать.

— Продолжайте, — рявкает Виктор. — Вы не закончили.

Левин замирает, его лицо бесстрастно, но я потрясенно смотрю на Виктора.

— Виктор, я устала…

— Тебе больно? — Его челюсти сжимаются. — Твои раны снова кровоточат или слишком болезненны?

— Я… — Я колеблюсь, пытаясь определить, так это или нет. Мне больно, но это не мучительно. — Я думаю, что могу продолжать.

— Тогда продолжай.