Запретная любовь - Халит Ушаклыгиль (2023)

— Потому что! Потому что! Знаете, на кого Вы были похожи, когда произносили эти слова? На мадемуазель Де Куртон… Она мне тоже так отвечала. Когда спрашвали то, на что трудно дать ответ, — Нихаль подражала французскому мадемуазель Де Куртон — она, качая головой, говорила «Потому что!». Ах! Сколько я потеряла из-за этих недосказанных «потому что». Вот и теперь я не смогу узнать, почему все женятся.

Нихаль пришла в странное отчаяние, когда говорила это, но вдруг подумала о чём-то другом:

— Постойте, — сказала она. — Объясните мне то, что я никак не могу понять. Чтобы вступить в брак, нужно любить, верно? О! Я знаю это и даже то, что эта любовь — другая любовь… Например, понятно, что это не то, как я люблю своего отца, Бюлента, других… В таком случае что это такое, не похожее на другую любовь?

— Этот небольшой вопрос, Нихаль, может привести меня к вещам, которые невозможно тебе объяснить. Давай выберем самые лучшие примеры. Например, Нихаль, как ты меня любишь?

Нихаль закрыла глаза, пожала плечами и сказала:

— Откуда мне знать? К тому же, люблю ли я Вас? Думаю, что не люблю; наверное, так надо сказать? Не люблю настолько, чтобы выйти замуж. Слушайте, признаюсь, что сначала эта шутка про женитьбу меня очень забавляла, но теперь всё изменилось. О! Полностью! Теперь она меня раздражает!

Нихаль говорила так мило и по-детски жалобно, что её шутливый голос немного дрожал. Бехлюль смотрел на неё рассеянным взглядом. Уже некоторое время он испытывал невольную рассеянность рядом с ней. Он замечал в ней то, чего раньше не видел, а если и видел, то не обращал внимания. Нихаль не была красивой. В ней была неправильная и странная приятность, привлекавшая взор, которая была лучше красоты… Её тело и лицо были образованы из чего-то тонкого; по странному и шутливому совпадению даже от её имени исходило тонкое изящество высокого роста. Хрупкость в сочетании с неопределённостью цвета светлых волос, казавшихся пыльными, голубых глаз, то светлевших, то темневших от беспокойства, бледной кожи с едва заметными розовыми волнами делали Нихаль похожей на маленькое лицо, нарисованное остатками краски, случайно забытыми на кисти художника. Детскость из тонкой, защитной оболочки этого телесного существа передалась и душе Нихаль. Пятнадцатилетняя юная Нихаль, которая сегодня оставалась для всех ребёнком, завтра в звании женщины, жены, матери была обречена снова оставаться ребёнком. Бехлюль был самым близким свидетелем этого. Нихаль перенесла длительный период депрессии с детским протестом против страданий и мучений, оставивших след в её душе. Нихаль, которая, сцепив руки в характерной для неё детской манере, говорила, что теперь шутка про брак досаждала ей, всё ещё была ребёнком, но, может быть, за её ребячествами периода страданий, скрывавших глубокую душевную муку, было скрыто пока неведомое, новое состояние души, причинявшее ей боль. Когда Бехлюль спрашивал себя об этом, пьянящий ветер поэзии будто вселял новую жизнь в цветы любви, сгнившие в его сердце. Возможность впервые пробудить дрожь в чистой душе молодой девушки, зажечь искру поэзии и грёз в её прозрачных мечтах открывала такой чистый и сверкающий горизонт новой жизни для его сердца, уставшего от всевозможных любовных желаний, что побеждённый на минуту Бехлюль сказал Нихаль:

— Почему это тебя раздражает? Что-то мешает серьёзно относиться к этой шутке?

Этот вопрос прозвучал настолько естественно и искренне, что Нихаль пристально посмотрела на него большими глазами, как будто вдруг испугалась. Затем сказала в ответ на первую часть вопроса Бехлюля: