Шалунья - Софи Ларк

16

РАМЗЕС

Остаток лета пролетел как в тумане. Когда я на работе, я летаю, а когда я с Блейк, мы погружаемся в свой собственный мир.

Она приходит ко мне два-три раза в неделю, чтобы поиграть в Шалунью, а я выкраиваю у нее часы при любой возможности, встречаясь с ней за обедом между встречами или даже за завтраком в субботу перед тем, как отправиться в офис.

Я беру ее и на другие свидания — места в ложе на "Янкиз", танцы в The Bowery Electric, ужин в новом заведении Эйприл, когда оно открылось. Эйприл приносит нам столько маленьких тарелочек на пробу, что на столе не остается ни сантиметра свободного места. Мы с Блейк едим до тех пор, пока не начинаем молить о пощаде, и даже тогда Эйприл все равно приносит нам три разных десерта.

Блейк ночевала у меня дома еще дважды с той ночи, когда она заснула в моих объятиях. Я не настаиваю на том, чтобы она осталась, но каждый раз, когда я просыпаюсь от того, что она все еще свернулась калачиком рядом со мной, я считаю это победой.

Она никогда ничего не говорила о том, что я называю ее своей девушкой. Я и не собирался этого говорить, но из моих уст это прозвучало правильно.

Я хочу, чтобы это было по-настоящему.

Я понял это в тот момент, когда стоял на сцене, а мой разум был пуст, пока мама ухмылялась, глядя на меня со своего места. Меня нечасто выбивают из колеи, но в тот вечер я был в полном ажуре.

Блейк точно знала, что делать.

Представить зрителей голыми? Нет, представь самую сексуальную девушку, которую ты когда-либо видел, демонстрирующую тебе свою киску — вот так ты приведешь свои мысли в порядок.

Она стерла все мысли из моего мозга, и я видел только ее озорное лицо, улыбающееся мне. Она напомнила мне, что я лучший, потому что самый лучший сидит прямо там, в первом ряду.

После этого я точно знал, что делать.

Школа "Титан" снова на фасаде, а мистер Петерсен уже собирает заявки на участие в инвестиционном клубе, который он открывает в сентябре. Мысль о том, что один из этих детей может стать следующим Рамзесом или Блейк, следующим гениальным умом, которому нужен лишь один сильный толчок, чтобы вырваться из притяжения бедности и отправиться в космос… эта вечная возможность, свежая и живая, делает меня гораздо счастливее, чем мое собственное имя в холодном, мертвом камне.

В последнюю пятницу августа я жду у здания Блейк, откинув крышу машины, чтобы понежиться в лучах бронзового солнца.

Запищал телефон.

Я опаздываю на несколько минут — не хочешь зайти?

Я выхожу на тротуар, еще не закончив читать. Мне не терпелось заглянуть в квартиру Блейк.

Я придерживаю входную дверь для женщины с продуктами и поднимаюсь за ней по лестнице. Блейк выглядит испуганной, когда отвечает на мой стук.

— Как ты узнал, какая дверь моя?

— Я давно знал.

— И ты никогда не удивлял меня? Как сдержанно с твоей стороны.

Я усмехаюсь. — Мне потребовалось все, что у меня было — я хотел, чтобы ты пригласила меня подняться.

— Ну… — Блейк улыбается. — Что скажешь?

Я оглядываю открытое пространство. У Блейк классический лофт, высотой в два этажа, стены из серого шлакоблока, а полы из теплого дерева. Обстановка спартанская — ни одного прибора на столешнице, ничего на журнальном столике. Стена рядом с окнами — буйство растений: папоротники, лианы, деревья в горшках и длинные, тянущиеся лианы.

— Тебе нравится? — спрашивает Блейк, когда я подхожу к ее джунглям от пола до потолка. — Я пополняю свою коллекцию. Еще не придумала, как сохранить жизнь алоказии, но филодендроны практически неубиваемы.

— В воздухе пахнет свежестью — надо бы сделать так у себя. — Я оглядываюсь по сторонам на уровне пола. — Я вроде как думал, что у тебя есть кошка.

— Я подумываю о том, чтобы завести ее.

— Тебе стоит. Это меняет жизнь.