Княжна - Кристина Дубравина

Мама смазала противень маслом, чтобы тесто не прилипло, и отправила пирожки в духовку. Анна утёрла выступивший на линии роста волос пот и вымыла руки. Мука на пальцах осталась огромными липкими комками, которые даже мылом не убирались; Князева яростно тёрла ладони друг о друга, когда тётя Катя уселась на стул, перебросила через плечо полотенце, измазанное сырым яйцом, и вдруг сказала:

— Давай, рассказывай.

— Что именно?

Она обернулась на маму коротко, но быстро вернула взгляд на руки. Вдруг в голове появилась мысль, что, если бы Князева в Беляево съездила чуть раньше, то обязательно бы напугалась, подобно подростку, каким себя не считала уже лет пять, что мама по походке, взгляду, голосу прознала про что-то такое, что девушка рассказывать ей не собиралась.

Но тогда от требования мамы ничего не дрогнуло внутри в испуге, страхе. Спокойно… Такое приятное чувство. Удивительно только, что ценить начинаешь, лишь когда его лишаешься.

— Всё рассказывай. Как Москва тебе? Вылезаешь хоть из дома, или всё так же сидишь за книжками своими сутками напролёт?

— Москва… Большая, шумная. Что ещё о ней скажешь, — усмехнулась Анна. Повернула вентиля воды, выключая кран, и продолжила руки друг о друга тереть, соскребая ногтями комки налипшего теста. — Так говоришь, мам, будто сама в ней не живёшь!

— Так чем занимаешься-то хоть? — спросила, приподняв голос, тётя Катя. Не злилась на дочь, просто эмоциональной всю жизнь была — по натуре своей такая.

А Анна, напротив, спокойствие от отца, погибшего до третьего её дня рождения, унаследовала, — по крайней мере, так Князевой тётя Таня говорила — чем и выводила мать из себя иногда.

Девушка среди густой пены уже грязи не видела, но продолжала руки мыть, когда тётя Катя сказала:

— Ведь взрослая уже. Сама всё на работу рвалась. Чего же теперь сидишь, не шевелишься?

— Я помню, — буркнула Аня и вдруг явно пожалела о своих словах. Попадись, вероятно, возможность поработать чуть раньше или позже — и Князева бы явно ухватилась за неё всеми руками и ногами, чтобы не проводить время в четырех стенах, чтоб не прокручивать одни и те же мысли в голове, обещавшей в ближайшее время от обилия размышлений пойти кругом.

Но теперь, когда… мысли о… других людях перестали быть безосновательными, когда… планы стали какие-то появляться, совершенно лишней выглядела мысль о трудоустройстве в какую-нибудь редакцию.

«Или куда там могу пойти со своим образованием?..»

Мыслей своих девушка не озвучила, и её молчание подлило масла в огонь. Мама всплеснула руками, злорадно припоминая слова, сказанные Аней на свадьбе у Саши:

— Вот! А сама говорила, что у Саньки «на шее сидеть не хочешь»! — и произнесла её слова с такой интонацией, что, вероятно, будь девушка более вспыльчивой, за скалку бы схватилась в злобе.

Аня только голову вскинула, оскорбленная тоном мамы, и губы поджала; хотелось безмерно что-нибудь возразить, но… не было чем. Ведь, правда, уже почти что месяц она в Москве жила в условиях, которых половина Союза и представить себе не могла: квартира возле Белорусского вокзала, доставка дефицитных продуктов бригадирами чуть ли не до самой двери, оплата всех её желаний деньгами, которые Сашка тайком вкладывал в вещи, передаваемые Космосом чуть ли не в руки Князевой…

И с этим надо было заканчивать. Потому что действительно потом не расплатиться с Беловым — ничем и никогда.

— Я и не хочу нахлебницей быть. Уже думаю над работой, — откровенно покривила душой Анна и сняла с большого пальца на правой руке шматок теста. — Сегодня, как к себе вернусь, в газете посмотрю объявления. Может, где библиотекарь нужен. Или учитель французского.

Мама вдруг снова всплеснула руками, точно слова дочери её вымораживали, и громким шепотом просипела:

— Ну, я не могу с тебя!.. Поспрашивай у Ольги, Саши, может, им нужен кто?