Княжна - Кристина Дубравина

Он заглушил авто, воспользовался секундами одиночества и перебросил коробочку в карман брюк, к ключам от квартиры.

Когда Витя ступил на площадку Воробьёвых гор, ноги чуть дрогнули, словно хотели вывернуться в обратную сторону. Пчёла вздохнул полной грудью. Прохлада почти ночной Москвы заползла под рубашку, приятно холодя кожу, а вместе с ней — и нервы, которые с пугающей периодичностью в три-пять минут выбрасывали в стороны снопы искр, как бывало с некачественной проводкой при высоком напряжении.

Анна отошла к перилам смотровой площадки, когда Витя подошёл к ней со спины. Не спрашивая даже, холодно ли ей, он надел на плечи девушки свой пиджак. Белый. К её платью подходило.

Князева в ответ на это усмехнулась и, когда Пчёла справа её обошел, развернулась, прижалась спиной к перилам, чтобы в лицо своего мужчины смотреть.

— Может, мне не холодно?

— Лишним не будет, — кинул Витя, локтями упёрся в ограждение и посмотрел на город — никогда не спящий, но исправно погружающийся в дрёму на время от заката до рассвета.

— Не лето уже, Анют. И ты мерзлячка. Да и, в конце концов, задремала. Ото сна тёплая ещё.

— Какой наблюдательный, а! — коротко рассмеялась Князева; хохот её прошелся колокольчиком над склоном горы. Витя взглянул на девушку, которая во тьме столицы своей улыбкой для него заменяла зашедшее Солнце, и у самого уголки губ вверх потянулись.

Да, за ней мелочи не замечать, не запоминать не выходило. Короткие мысли, наблюдения откладывались в голове, в отдельную стопку собирались. И знал Пчёла, что Аня мерзлячка. Что любит рис пересоленный, особенно с рыбой на пару. Что иногда на других языках ругается. Что гордая до ужаса, отчего слёзы счастья даже слабостью считает.

Что на горло своим страхам любит наступать, но до того, как каблуком придавит переживания, себя измотает в край.

Сердце сжалось от тоски не сладкой, а приторной, нутро наизнанку выворачивающей, когда Пчёла на смеющуюся Анну посмотрел. Очень хорошо получилось ему представить, что сейчас в голове у неё творилось.

По спине поползли, точно жуками-скарабеями, мурашки. Мерзкие.

Он передёрнул плечами, не собираясь делать вид, что час-другой назад не произошло вещи, его Княжну серьёзно надломившую, и произнёс, заглядывая Ане в глаза.

— Сладость, прости меня.

Она затихла, перестав смеяться. На секунду в глазах зелено-карих блеснуло непонимание, но быстро оно пропало, явив за место себя осознание. И понимание это обоим напоминало тупой нож — серьёзно поранить им было нельзя, но попытки всё-равно боль доставляли.

Аня не спросила, за что он извинялся, и этим только лучше сделала. Объяснять, подбирать лишние слова Пчёла явно бы сейчас не смог.

Он в каком-то тумане нашёл её пальцы, сжал ладонь между своими руками. Чуть расслабилась удавка на шее, когда Князева, смотря так же прямо в глаза, разжала ладонь, позволяя Вите всё, что он бы посчитал нужным, с рукой её сделать.

— Прости, Анюта… — повторил Пчёла, чувствуя, что голова, хоть и была трезвой, стала кругом идти от её покорности в действиях, внимания во взоре. Он сжал крепче девичью ладонь в своей, сделал шаг, какой мог сравнить с шагом в пропасть, и шепотом сказал: — Прости… Я должен был оградить тебя от этого.

— Не извиняйся, — ответила ему девушка. Она думала, что словами своими сделает легче, но на деле у Вити чуть душа не взорвалась от её гордости, совершенно не вяжущейся с дрожанием руки в его кулаке. — Не ты же того захотел.

— Я должен был помешать, — упрямо повторил Пчёла.

Анна заглянула в любимое лицо, на котором успела изучить почти каждую родинку, ямочку и впадинку, и руку положила на шею ему.