Княжна - Кристина Дубравина

С того момента мама Вити частенько Анне звонила на выходных. Спрашивала, как у девушки на работе дела, не тяжело ли ей с бытом, Пчёлкина постоянно помощь свою предлагала и чуть ли не каждую субботу звала в гости. Ближе к лету девяносто второго года Князева привыкла, перестала дёргаться от голоса Ирины Антоновны в трубке, но, сидя в частном роддоме в Коньково, у неё, прямо как в первые недели знакомства, язык отсох, стоило услышать по ту сторону провода маму Вити.

Нельзя было сказать, что Аня злилась её звонку. Просто в тот миг явно не с ней хотела разговаривать. Да и догадывалась Князева, что Ирина Антоновна у неё спросить могла, и предположения собственные Ане совсем не нравились. Вот прям совсем.

Девушка незаметно для самой себя перевела дыхание и улыбнулась так, что, вероятно, натянутостью своей улыбки напугала бы любого. На выдохе Анна в явном лукавстве протянула почти радостно:

— Ирина Антоновна, добрый вечер! Как хорошо, что вы позвонили!..

— Всё пыталась дозвониться до тебя, а линия занята была, — жалобно проговорила с другого конца провода мама Пчёлкина, и у Ани снова рухнуло сердце. Она почувствовала, будто ей кто-то уголки губ силой опустил, и приподнялась на месте, разглядывая спину медсестры за стойкой регистратуры.

Так ей, значит, звонили?..

— Это не у меня было занято, — уверила всё-таки Князева, стараясь всё так же высоко-радостно говорить. — Это линии были перегружены…

— Ой, милая, да что же такое-то творится!.. — перебила её тяжелым вздохом Ирина Антоновна. Такие горечь, отчаяние скользили в голосе матери Вити, что у Анны самой что-то из жизненно важных органов в комок под рёбрами сжалось.

— Чего же им всё неймётся, скажи вот? Ведь весь Дом Советов разбомбили, весь, все верхние этажи обгорели, чёрные стали! А крови пролилось невинной, Батюшки!.. — она чуть ли не со всхлипом перевела дыхание.

Князева стала чувствовать себя беспомощной.

— Сколько погибло, Господи… Сколько не упокоённых будет!..

— Ирина Антоновна, не плачьте, пожалуйста, — проговорила Аня спешно. Самой стало противно от слабости своего аргумента. Ни то от больно религиозных восклицаний мамы Пчёлкина, ни то от дрожи в голосе с другого конца провода, но волосы на затылке приподнялись, отчего руки атаковали мурашки неприятные.

А Князева продолжила стелить мягко-мягко, самой себе этими популистскими высказываниями напоминая современных политиков:

— Ваши слёзы, как бы то печально не было, ничем не помогут, время вспять не обернут. Берегите здоровье и нервы свои, это сейчас самое главное.

— Мне Паша то же самое говорит…

— Послушайте Павла Викторовича! — чуть смеясь, точно надеясь выдавить из матери Пчёлы капельку веселья, сказала Князева и пригладила пряди, заправляя их за уши. — Он сам как?

— Да как… — протянула она таким тоном, что Аня увидела, как Ирина Антоновна или плечами пожала, или рукой в сторону гостиной, где муж сидел обычно, махнула. — Злится, что по всем каналам одна и та же трансляция была. А ему всё матч Динамо со СКА подавай…

Тогда Анна рассмеялась, но уже совершенно искренне. За эту непробиваемость она отца Вити уважала, в глубине души даже завидовала, мечтая тоже такое спокойствие в себе воспитать. Ведь даже в миг, когда в стране творился полный беспредел, Павла Викторовича волновала только отмененная хоккейная игра.

Такому, правда, оставалось только учиться.

— Анечка, милая, скажи мне, — проговорила Ирина Антоновна, за один раз голосом, тон которого обратно подскочил в напряжении, прекращая смех Князевой. — Ты в порядке сама? Надеюсь, ты дома? Двери все заперла, к окнам не подходишь?