Княжна - Кристина Дубравина

Ей остро Витю поблагодарить захотелось. Она почти губы разъединила, почти погладила Пчёлу по шее, но вдруг спросила у себя, когда стала поощрять насилие, каким бригадиры, по всей видимости, проблемы свои решали.

Стихла, не найдя ответа.

Кончики пальцев ног перестали чувствоваться, будто их ампутировал кто. Девушка губами прижалась к макушке Вити и подумала, только бы он не услышал частого пульса её, будучи прижатым к груди.

Почему вдруг спокойно так отнеслась к рассказу, плану Пчёлы? В какой миг она грань перешла, с каких пор с одобрением думала о кровавых расплатах?..

«С тех пор, как люди, и доставляющие проблемы бригадирам, стали не по правилам играть», — нашелся ответ в Аниной голове, отчего Князеву будто током шарахнуло. Она сразу же от мысли этой постаралась оттолкнуться, убежать, уши закрыть, чтоб не слушать, но не вышло — дума оказалась слишком прямой, выбивающей почву из-под ног, а сердце — из груди.

«С тех пор, как тебе пригрозили наркотой и групповым изнасилованием. Или, думаешь, это — не веский повод говорить «по-плохому»?»

Вероятно, веский. И даже более чем. Не исключено, что для Вити — более веский, чем для самой Ани.

Губы девушки сами нашли макушку Пчёлы и поцеловали мягкие-мягкие пряди, пахнущие табаком, его одеколоном, аромат которого иногда в толпе чувствовала и обязательно оборачивалась в надежде увидеть знакомую спину в излюбленном коричневом пальто.

— Я с тобой, как за каменной стеной, Пчёлкин, — проговорила Аня тихо, чтоб только он услышал. Пальцы в русых волосах дрогнули, когда Князева всё-таки приняла и поняла всё беспокойство, злость Витину, из-за неё же и появившуюся в сердце мужском.

Она подбилась ближе, едва лицами не сталкиваясь.

Губы их оказались близко-близко, словно сантиметром расстояния дразня, на выносливость обоих проверяя, когда Князева сказала вещь искреннюю, какую, вероятно, ей стоило говорить чаще:

— Мне с тобой не страшно. Спокойно…

В любви бескрайней, неизвестной ни одному творцу, она провела снова ладонью по волосам его, а сама почувствовала, как руки, держащие у талии, у Вити потянулись вверх.

В чувственном напряжении ладони его чуть задрали атласную майку.

— Отпускать не хочется.

— Не пускай, — разрешил ей Пчёлкин. — Я и не собираюсь никуда уходить, Ань. Ты… — он замялся на миг, словно слова все забыл, и на неё взглянул так, что Анна вслед за ладонями его ввысь потянулась, коленями сильнее упираясь в матрац по разные стороны от бедёр мужчины.

— …мне и так в душу глубоко слишком забралась, чтоб я думал бы куда-то там…

— Это хорошо или плохо?

Витя под рёбрами её перехватил так, что Князева бы могла даже напугаться, как бы не осталось на коже синяков. В плечо Ане, заведенный тем, как разговор их из серьёзного перетёк в обмен откровенностями, прорычал почти:

— Ахереть как хорошо, Князева. Почитай мне…

Она открыла Нодье сначала, прочла пару строк на французском, но Витя и минуты не послушал. Вполне скоро книга закрылась, докинутая до комода, а сам Пчёла на кровать упал, утягивая Анну за собой в долгий-долгий, как грядущая их ночь, поцелуй.

Мужчина чуть волосы все Анне не растрепал, приподнялся, через горло стягивая с себя футболку. Сама Князева, взгляд которой сделался больно затуманенным от мыслей, за третий год совместной жизни переставшие казаться бесстыдными, поцелуями побежала по шее и ниже, к россыпи родинок в районе рёбер. Вместе с ходом секундой стрелки часов послышался шепот Пчёлы, ругающегося грязно, но так искренне…

Часы над комодом вещевым показали сорок шесть минут двенадцатого.