Девушка по соседству - Джек Кетчам (1989)

– Когда я была молодой девушкой, как ты, – говорила Рут, – я всерьез искала Бога. Ходила в каждую церковь в своем городке. Баптистскую, лютеранскую, епископальную, методистскую – в какую угодно. Даже к католикам, в храм Святого Матфея. Сидела на балконе возле органа. Это было до того, как я поняла, что такое женщина. Знаешь, кто меня просветил? Моя мама. Конечно, она об этом не знала, ведь учила она меня не так, как я сейчас учу тебя. Я училась благодаря тому, что видела. И чтобы ты как следует поняла и усвоила: мои родители дали мне все – все, о чем можно мечтать. Конечно, кроме учебы в колледже, но в то время девушки не рвались в колледжи. Но мой папа, упокой Господи его душу, работал не покладая рук, и у нас с мамой было все что нужно. Не то что Вилли-старший.

Она прикурила новую сигарету от тлеющего окурка и швырнула окурок на пол. Наверное, она не заметила меня, или же ей было наплевать, потому что, хотя Мег и смотрела на меня с каким-то странным выражением лица и хотя старая лестница скрипела, когда я спускался, Рут не обернулась, а продолжала свою лекцию, не умолкая даже тогда, когда прикуривала сигарету. Она продолжала говорить сквозь клубы табачного дыма.

– Но пил мой папа в точности как Вилли, – сказала она, – и я все слышала. Слышала, как он приходил ночью и сразу же шел к кровати и влезал на маму, как на кобылу. Я слышала, как они пыхтели и сопели, и мама причитала «нет-нет-нет», а он с размаху шлепал ее – в общем, все как у Вилли. Ведь мы, бабы, повторяем ошибки наших матерей, все время уступая мужчине. Да, у меня тоже была эта слабость, потому я и заполучила всех этих мальчишек, с которыми он меня бросил помирать с голоду. Работать как раньше, во время войны, я уже не могу. Сейчас все места достаются мужчинам. А мне остается лишь растить эту ораву. Ну да, Вилли присылает мне чеки, но этого не хватает. Ты сама знаешь. Ты видишь это. И от твоих чеков тоже толку мало. Ты понимаешь, о чем я? На тебе Проклятие. Нет, я не о месячных. Я о том, что с тобой будет еще хуже, чем было со мной. Я это носом чую, Мегги! Будешь, как моя мать и как я, жить с каким-нибудь ирландским выродком, а он будет лупцевать тебя и трахать и заставит тебя полюбить все это, а потом – вжжжик! – и его уже нет. Перепихон. Вот в чем вся суть. Твоя теплая влажная дырочка. В этом Проклятие – ты понимаешь? Проклятие Евы. Наша слабость. На ней они нас и ловят. Я тебе говорю: женщина всего лишь шлюха и животное. Тебе нужно это понять и хорошенько усвоить. Женщин пользуют, трахают и лупцуют. Любая женщина – просто шлюха с дыркой. Такой она была, и есть, и будет. И для тебя я могу сделать лишь то, что делаю сейчас. Я могу попытаться выжечь это из тебя.

Она зажгла спичку.

– Понимаешь?

Рут бросила спичку, целясь в платье Мег. Спичка погасла, не долетев до цели и, дымясь, упала на пол. Рут зажгла еще одну.

– Ты понимаешь?

На этот раз она наклонилась вперед. Спичка, упав на подол платья, еще горела. Мег задергалась всем телом и стряхнула ее.

– Сильная, молодая, здоровая девушка – ты думаешь, что пахнешь свежестью и юностью? Но для меня ты воняешь горелым. Перегретой похотью. Это твое Проклятие и твоя слабость. Это все в тебе, Мегги.

На платье Мег осталось темное пятно, там, куда попала спичка. Мегги смотрела на меня и мычала, пытаясь что-то сказать.

Рут уронила сигарету на пол и раздавила ее ногой.

Потом встала с кресла, наклонилась вперед и зажгла еще одну спичку. Убежище наполнилось запахом серы.

Рут поднесла спичку к оборкам платья.

– Понимаешь? – сказала она. – Думаю, ты будешь мне благодарна.

Мег извивалась, натянув веревки. Ткань обуглилась, но не загорелась.

Спичка догорала. Рут стряхнула ее на пол.

И зажгла еще одну.

И поднесла ее к подолу, к уже обугленному пятну. Она вела себя как сумасшедший ученый в кино, ставящий какой-то странный опыт.

Обгоревшая ткань пахла выглаженным бельем.