Охота на охотника - Карина Демина (2021)

Стоит олень. Глядит. Усмехается, будто спросить желает, мол, хватит ли у тебя, девица, духу сесть на спину мою? Прокатиться по рисованному небу и, добравшись до края мира, отпустить зло? А после вернуться.

Ты же знаешь, что немногие возвращаются.

И что шаман, ступивший на призрачную дорогу, всегда рискует. Оттого и сидят у тела ученики с ученицами, бьют в бубен, поют песни заунывные, путь душе прокладывая. Оттого и заплетают семь кос, в каждую по ребру белой рыбы пряча. А на губы семь камней кладут, чтобы не пробралась чужая душа, не нырнула в освободившееся тело.

А ты вот так решила. Сама.

И ни крови в тебе нет. Ни силы особой. Дурость одна.

– Прости, – сказала Лизавета оленю, и тот наклонил увенчанную золотой короной голову, будто приглашая Лизавету сесть. – Прости, но выхода другого нет… там бы все умерли, понимаешь? А потом… снова кровь и опять кровь.

Отец говорил, что кровь – не вода, много ее земля не выпьет.

Вот и выходит…

Плохо выходит.

Она забралась на оленью спину, села, ухватилась за жесткий волос, сдавила пятками бока. И только подумалось, что платья жаль. Красивое. А олень с легкостью оттолкнулся и понес Лизавету прочь от мира. Вернет ли обратно?

Как знать.

Нет у нее алых бусин в дар.

И кишок волчьих, из которых можно сплести упряжь. Нет резных колокольчиков из кости индрик-зверя. Нет бубна и даже простеньких медных браслетов.

Но… даже если она не вернется, это будет хорошей платой.

Мир будет жить.

Лизавета же… она попробует.

Глава 30

Стрежницкий моргнул.

Вот была девица – и вот исчезла.

Не бывает такого, а все одно… шла, решительно так, быстро, и люди, которые всегда-то норовили в толпу сбиться, сами расступались, освобождая рыжей путь. А у нее лицо что у куклы.

И Авдотья за револьвером потянулась, только как-то медленно. И сам Стрежницкий вдруг понял, что воздух загустевает и что он в этом воздухе – муха, в медовую лужу угодившая. Вроде и живая пока, но ненадолго. По нервам резануло предчувствие беды, и хотел было закричать, предупреждая разноцветную толпу, которая тоже что-то такое чуяла, а потому беспокоилась, только понял: голос забрали.

И силу.

И… револьвер выпал из Авдотьиной руки, громко ударившись о пол, а кто-то сказал рядом:

– Вот мы и познакомились… я с детства многое о вас слышал.

У парня были Маренины глаза.

И сам он…

Сперва даже под сердцем кольнуло: неужели?.. Но нет, не было у нее детей. Или были? Как знать, правды-то она, сука этакая, не говорила. Впрочем, что эта правда изменила бы? Вот то-то же. И потому снизошло вдруг спокойствие вместе с пониманием: теперь точно убьют.

Пускай.

– Лично у меня к вам претензий нет, – меж тем сказал молодой человек с весьма знакомыми чертами лица. – Однако тетушку, мне мать заменившую, я уважал безмерно. А еще она в свое время клятву взяла, что я отомщу.

– За Марену?

– Приятно иметь дело с понимающими людьми, – он чуть склонил голову.

– Вы… – Авдотья глядела на револьвер, и пальцы ее подрагивали. – Вы…

– Я, дорогая моя, весьма надеялся, что мой братец исполнит свое предназначение. И тогда все обошлось бы малой кровью. К сожалению, в этаких делах вовсе без крови не получится. Даже если б неизвестная болезнь прибрала бы дорогого дядюшку вместе с семейством, нашлись бы те, кто отказался б признавать мои права. И что тогда? Смута? Война? Нет, война мне не надобна. То ли дело, когда нервный анархист проносит бомбу и взрывает все высочайшее семейство вместе… с некоторыми излишне преданными ему людьми. И уж тут сам возмущенный народ потребует мести…

А с учетом того, что погибнут не только их императорские величества, но и большая часть присутствующих…

Офицеры. Бояре. Промышленники из числа первой сотни.

Страна будет обезглавлена.

Шокирована.

Новый император. Спаситель.