Охота на охотника - Карина Демина (2021)

И волку свистнула по-разбойничьи, подгоняя. Тот и кинулся вниз, к замку сияющему. Красным горит, точно пламенем объят.

И страшно. И тянет вниз неудержимо.

И вот уже волк, оземь ударяясь, человеком оборачивается. И не только он, вся стая.

– Идите, – говорят в один голос. – Вам тут не место…

– Но…

Лизавета хватает Хелену за руку и тянет. Нечего спрашивать. Если путь кто-то открыл, неважно как, надобно пользоваться, а то ведь мир здешний дюже ревнив, не всякого человека выпустить готов. А уж такого, который сколько-нибудь времени провел в нем, так и подавно отдать не захочет.

А идти тяжело.

Ноги проваливаются в камень, словно в мох. И вытаскивать приходится, а сил нет. Сесть бы… вот тут, на землю…

Хелена и села, обхватила колени, голову положила.

– Вставай, – Лизавета дернула ее за руку. – Нельзя здесь.

– Я не хочу возвращаться.

– Почему?

– Там опять он будет.

– И что?

Она все же поднялась. Замок, объятый алым пламенем, гляделся нестрашно, нарядно даже. И Лизавета точно знала, что идти ей туда и сворачивать неможно, главное вон до той тропки добраться, которая нитью пролегла по-над землей.

Всего-то шаг. Или два.

Сдюжит. В конце концов, у нее сестры…

– Я не хочу к нему… – Хелена сделала этот треклятый шаг.

– К нему не иди, – согласилась Лизавета. – А что, кроме него у тебя никого нет?

– Отец меня после всего не примет… он строгий. И у меня еще сестры. Им замуж идти. Если кто узнает, что я… что такая… опозоренная… а матушка против отца не пойдет. Она всегда говорила, что мне университет не нужен. Сговорила даже за родственника своего дальнего… только я… я батюшку умоляла отпустить… надеялась, что выучусь и никто мне не указ будет. А вышло… что вышло.

– У меня вот сестры есть. – Лизавета стиснула вялое запястье. – Две. И тетка престарелая. Я к ним вернуться хочу. Понимаешь?

– Да.

А взгляд вновь пустой. Крепко держит ее мир, опутал душу шепотом лживых обещаний, мол, останься и примеришь теплую волчью шкуру. Научишься оборачиваться, через пень кувыркнувшись, а там и небо близехонько с колючими звездами. Вольное, бескрайнее.

Врет.

– Да и… разве не хочешь поговорить со своим этим… как его?

Хелена промолчала.

– Высказать ему в лицо все, что наболело?

– А если убьет?

– Ты и так почти мертвая. Больше не убьет… и вообще, ты его и сама можешь… если захочешь, конечно. Хочешь?

– Н-нет.

Растерянность.

И обида. И… любовь вправду болезнь, коль так на людей действует.

– А может, еще помиритесь, если простишь его…

– Его простила…

Красная нить дорожки сама скользнула под ноги. А тонкая, и гудит, и звенит струной. Попробуй-ка удержаться на ней, не свалиться в пропасть, что вдруг открылась.

– Давно простила, – Хелена всхлипнула тихонько и спросила: – Только понять не могу, почему у нас все так… криво получилось?

– Ты это у меня спрашиваешь? Вот найдешь его… только сразу не говори, что простила. Сперва скалкой там поздоровайся или сковородкою. Оно для вразумления самый что ни на есть отличнейший инструмент.

Не замолкать. Идти.

И вниз не глядеть, потому как снизу на Лизавету тоже смотрят, и отнюдь не волки с человеческими глазами. Люди… сколько их… женщины и девушки… вот одна в знакомом платье, какое во дворце носит прислуга… а вот и дама, явно из тех, о ком в обществе приличном говорить не принято. Она презрительно кривится и явно сказала бы Лизавете что-то, только разве ж ей позволят.

Идти.

Не замечая их. Не глядя на руки, которые протянулись к тропе. Сперва показалось, что эти руки собираются вцепиться в алую ленту, но нет, скрюченные пальцы расправляются, выгибаются ладони, соединяются одна с другой.

И вот уже сама лента ложится на них, на мост, сотворенный из людей.

– Что… происходит? – Хелена и та приходит в себя.