Охота на охотника - Карина Демина (2021)

Девица потупилась, взмахнула ресничками… На убитую горем она не похожа, скорее уж на любопытствующую, вон исподтишка разглядывает комнату, будто прицениваясь.

– Присаживайтесь, будьте добры, – Димитрий дождался, когда дамы сядут. И самого-то ноги едва держали. Одовецкая вновь ругаться будет, а может, и затрещиной пожалует, с нее станется. И за дело: ему бы вылежаться, хотя бы сутки еще, а лучше недельку-другую.

Нет у него этой недельки.

И суток нет.

– Боюсь, беседа у нас с вами будет не самою приятной. Какие отношения вас связывали с Весницкими?

– А они тут при чем? – Лужнина удивилась, но как-то не слишком искренне, что ли.

– При том, что… – Димитрий потер переносицу и вздохнул. Вот и как им рассказать про менталистов и заговор, про то, что невинная их девочка была вовсе не так уж невинна, про…

Обыкновенно.

Словами.

И он заговорил, уже не стараясь щадить чьи-то чувства – его бы хоть кто пощадил, – а его слушали. Сперва недоверчиво. И Лужнина кривилась, взмахивала руками, будто всполошенная курица, порывалась встать, но оставалась на месте, лишь вздыхала громко, горестно. А супруг ее горбился и бороду драл.

– Не верю! – тихо произнес он.

– А я вот верю! – Стефания топнула ножкой. – Я же вам говорила, что эта ужасная женщина совсем Элизке голову заморочила! Только кто меня слушает.

Она надула губки, однако ни отец, ни мать вновь не обратили на нее внимания, что было преобидно.

– Расскажите, – попросил Димитрий, цепляясь за взгляд синих очей. – Что вы о ней помните?

Немного.

Девица старалась, вполне искренне, вот только… хороший менталист умел работать с чужой памятью, да и амулет, внимание рассеивающий, эта самая Катарина наверняка использовала. И девица, сколь ни пыталась, не смогла точно сказать, была ли Катарина молода или же нет.

Темные волосы имела. Или светлые. Или вовсе рыжие, которые завивались бы…

– Знаете, – голос Лужнина звучал тихо, раздавленно. – Это я виноват… я не хотел, чтобы моя девочка мучилась…

– Она…

– Помолчи. Ты никогда ее не любила… сына хотела. Я хотел сына, а родилась дочь. И еще одна… Стеша у нас красавица, сами видите, а Элиза получилась так себе. И Наточка рожала ее долго, целители сказали, что больше детей не будет. Я ж никогда не винил ее. Дочки тоже хорошо, а она вбила себе в голову, что виновата…

– Я не виновата, – тихо возразила Лужнина.

– Конечно, я ж тебе говорил… а она все одно… простить не могла Элизе, что та не мальчик. А она умненькая, живенькая, никогда-то спокойно на месте усидеть не могла. То с кухаркиными детьми сбежит да весь день по улице носится, пацан пацаном, то котов бродячих в дом таскает. Однажды и вовсе собаку приволокла огроменную, и та бархатные шторы пожрала.

Лужнин неловко усмехнулся, будто удивляясь, что и вправду такое было.

– Платья на ней горели прямо-таки. Бывало, только наденет и тут же уже подрала или там залила чем, а девице положено тихою быть, послушною. Вышивать она не любила, и музыцировать не умела, и вовсе… – он махнул рукой. – Мне-то что? Я ж ее и такой любил, а Наточке хотелось, чтоб все было красиво, чтоб соседи не смеялись.

– И что в этом плохого? – Лужнина всхлипнула и прижала к носу платок. – Я просто… я ей счастья желала!

– А потом этот дар открылся. Сперва-то я вправду подумал, что будет легче, если его чутка, ну, закрыть ненадолго. Она ж дитё горькое, а дар-то опасный, я видел, чего они с людьми утворить способны, порою сами того не желая. Я… я не думал, что так оно… просто Элиза погасла будто, ходит, глаза в пол, говорит шепотом, и все одно ей стало, что с нею будет. Тогда-то я Весницкому и отписался. Служили мы вместе… и Смуту вместе прошли. Он мне должный за один раз. Спас я его…

– Почему учиться не отправили?