Охота на охотника - Карина Демина (2021)

– Ничего, со временем чувствительность восстановится. Я все говорю, чтобы ты, бестолочь белобрысая, понял, что с прошлым управиться нелегко, однако жить с ним еще тяжелей. Я ушла не столько потому, что боялась за себя, да и Аглаю было у кого спрятать, небось императрица не отказалась бы за сиротой присмотреть. Нет, я ушла, чтобы искушения не было. Когда находишься рядом, день изо дня, то тяжело устоять. А целителю от человека избавиться проще простого, никто и не поймет, что случилось.

Вот теперь Стрежницкому не то чтобы по-настоящему страшно сделалось. Скорее руки похолодели. И…

– Это не он, – сказал он зачем-то, хотя его уж точно не просили совать нос в дела чужие. – Дубыня вашу дочь не тронул бы… я знаю… мы с ним… он человек резкий, но без подлости. Это я скотина, ни совести, ни сердца, а он… он женщин всегда отпускал. И детей не трогал. И людей своих крепко держал, чтобы не творили безобразий…

– А ты, стало быть, не держал.

Стрежницкий высвободился из мягких этих рук, отстранился и почесал переносицу.

– Не шевелись, если не хочешь, чтобы стало хуже.

– Куда уж хуже, – дыра в голове не радовала да и, как подозревал Стрежницкий, изрядно сократила ему жизни.

– Поверь, всегда есть куда хуже… видишь ли, я не слепа. И не столь уж глупа, как это видится многим. Я знаю, что из себя представляет Дубыня. И отец его. Мы много лет прожили бок о бок, росли вместе. Он пытался за мной ухаживать, но родители подыскали мне другого мужа. Я не стала спорить. Я понимала, что такое долг, и исполнила его, хотя счастливой меня это не сделало.

Было щекотно.

И немного больно, но боль эта, слабая, дергающая, не мешала.

– Поэтому я не убила их сразу. Я пыталась понять, что случилось, но… мой покойный ныне бывший супруг частенько называл меня крайне ограниченной особой, которой недостает характера. Возможно, он был прав. В противном случае я бы нашла способ ответить. А вместо этого… Завтра можешь выходить.

– Куда? – поинтересовался Стрежницкий.

А княгиня лишь плечами пожала:

– Куда хочешь… хоть до ветру, хоть на бал. Во втором случае я все же настоятельно рекомендовала бы озаботиться сопровождением и по возможности поберечь себя. Однако кто и когда прислушивался к старухе?

Чем больше Лизавета присматривалась к Вольтеровскому, тем сильнее он ее раздражал. Нет, Лизавета изначально не без оснований полагала, что симпатией не проникнется, однако вот его манеры, его жесты, даже то, как говорил он, растягивая слова, то и дело задерживаясь взглядом на Лизавете, и само выражение лица, брезгливо-рассеянное, выводило из себя несказанно.

– Меня не устраивают эти покои, – он оглядел комнаты, куда более роскошные, чем те, что отвели Лизавете и прочим конкурсанткам. – Здесь дует из окна… и зеленый цвет мне не к лицу. Будьте так любезны подыскать иные, более подобающие моему положению.

Если сперва Вольтеровский был недоволен сопровождением, которое полагал излишним, то как-то быстро он с присутствием Лизаветы пообвыкся.

Он прошелся по комнате, которая была вполне себе просторна.

– Дорогой, – тихо произнесла жена, женщина бледная и болезненного вида, – а мне кажется, здесь мило…

– Тебе всегда лишь кажется, – отмахнулся он. – Как была купчихой, так и осталась… Боже, за что мне это?

Его супруга слегка порозовела. Вздохнула. Потупилась. И опустилась на самый краешек кресла, будто не была до конца уверена, позволена ли ей этакая вольность. Ридикюльчик она прижала к груди, а на щеках вспыхнули алые пятна.

– А вы еще здесь? – Вольтеровский обратил внимание на Лизавету. – Вам что было сказано? Я недоволен… если вы не желаете провалить этот свой конкурс…

Лизавета провалила бы его с преогромным удовольствием, но она вымучила из себя улыбку и произнесла:

– Конечно… я посмотрю, что можно будет сделать.