Охота на охотника - Карина Демина (2021)

– Нет. Потом. Позже… мне тринадцать было. Первый вечер… представление… мне платье шили, только все вокруг говорили, что сидит оно плохо и танцевать я не умею, что вообще мне бы мальчишкою родиться, потому как девка из меня не вышла.

– Идиоты.

– Еще какие, – охотно согласилась Авдотья. – Я боялась… я не хотела выходить из комнаты, а папенька злился, думал, что я капризничаю. А ты пришел и сказал, что прячутся только трусы, и вообще… Ты со мною танцевал.

– И ты влюбилась?

– Мне было тринадцать! А ты был красивым. Правда, говорили про тебя всякое… я за эти разговоры одной… мышиного помету в настой для волос подкинула. Что? Она сама хвалилась, что потом гуще стали.

Смеяться было больно.

– Я не дура. Я знаю, что ты меня не любишь. И сомневаюсь, что полюбить сможешь. Из тебя это выпалили. И не считаю, что моей любви на двоих хватит. Просто…

Сложно.

И его едва не убили, точнее, Стрежницкого едва не заставили убить вот эту девчонку, которая пусть и повзрослела, а от наивности не избавилась.

– Изменять ты мне не станешь. Нагулялся до зубовного скрежета. Ограничивать в чем-то… разве что совсем уж в непотребном. Бить и обижать тоже… и если повезет, то мы с тобой уживемся.

– А если нет?

– Разведемся, – Авдотья руку убрала. – Чай, не древних родов, чтобы развода чураться. Так что, женишься? Или мне папеньке наврать, что ты меня соблазнил?

И вот поди-ка, пойми, шутит она или всерьез.

Стрежницкий вздохнул и сказал:

– Ты ж не передумаешь?

– Нет.

– Тогда что мне остается?

Про Лизавету они вспомнили, просто… немного позже, чем стоило бы.

Она расшиблась, женщина с на редкость неприметным лицом. И как ни странно, но лицо это уцелело, будто смерть желала подыграть Навойскому. Димитрий стоял над телом, разглядывая правильные, однако все одно некрасивые черты.

Нос тонок.

Глаза темны. В небо глядят, и покойница усмехается, правда, изо рта темною змейкой кровь выползает, а она все равно усмехается.

Мертвая.

Хорошо, иначе Димитрий сам бы ей шею свернул. Вот, значит, кто…

– Уносите, – велел он, отступая. Задрал голову, башню разглядывая. Надо же, снизу она кажется куда более высокой, чем на самом деле. Пузатая, будто бы наклонившаяся, того и гляди осядет, осыплется темною грудой камня.

Сверзнись кто сверху…

Рыжая сидела в какой-то каморке, сжавшись в комочек, и мелко дрожала. Она смотрела на свои руки, на которых застыли пятна крови.

Чужой.

– Она испытала сильнейшее нервическое потрясение, – сказал целитель, приставленный к рыжей. Он разминал руки, и тонкие пальцы шевелились, и движения их вызывали тошноту. – В совокупности с ментальным воздействием оно привело к тому, что девушка пребывает в шоковом состоянии. Ей настоятельно рекомендованы покой и строгая молочная диета. Никакого мяса. Никаких потрясений.

– Почему? – голос рыжей звучал глухо.

– Потому что нервная система женщин куда более хрупка, нежели мужская.

– А мяса почему нельзя?

– Потому что оно тлетворно влияет на естественные процессы, происходящие в женском теле.

– Дурак, – сказала рыжая с печалью. И целитель обиделся. А Димитрий согласился: как есть дурак. Впрочем, главное, что она ожила.

Заговорила.

И если ей мясо надо, Димитрий велит принести с кухни.

– Это шок, – целитель пощупал Лизаветин лоб, а Димитрий поймал себя на мысли, что ему до невозможности хочется надавать этому типчику по рукам.

Чтоб не тянулись, куда не просят.

А то ведь ишь вырядился, и не в форме, но в пиджачке клетчатом двубортном и с карманами. Шейный платок карминовый, рубашка лимонная. Кольца на пальцах поблескивают.

Красавчик.

– Я сейчас дам настойку…

Лизавета отчетливо вздрогнула и попросила:

– Не надо. Я… я сама успокоюсь. Без настойки… настоек… всяких, – она поежилась. – Она ведь… она…

– Погибла.

– Мне жаль.