Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

Пережить этот месяц казалось трудно, но теперь, когда она смотрела на письмо, перенести мысль, что Голта нет, было еще труднее. Даже ее отказ видеть его служил своеобразной связью с ним, ценой, которую она согласилась платить, победой, одержанной во имя его. Теперь не оставалось ничего, кроме вопроса, задать который было нельзя. Его присутствие в туннеле было ее двигателем в эти дни, как его присутствие в городе – двигателем в летние месяцы, как его присутствие где-то в мире было двигателем в те годы, когда она еще не слышала его имени. Теперь у нее возникло такое ощущение, что этот двигатель остановился. Она продолжала работать, и яркий, чистый блеск золотой пятидолларовой монеты, которую она держала в кармане, служил стимулом. Дагни продолжала работать, защищенная от окружающего мира броней – равнодушием.

Газеты не упоминали о начавшихся по всей стране вспышках насилия. Но она узнавала о них из докладных кондукторов: сведения о пробитых пулями вагонах, разобранных рельсах, нападениях на поезда, осажденных станциях в Небраске, Орегоне, Техасе, Монтане. Это были тщетные, обреченные на неудачу бунты, вызванные только отчаянием и заканчивающиеся лишь разрушением. Были целые районы, восставшие в слепом мятеже, где арестовывали местных чиновников, изгоняли агентов Вашингтона, убивали сборщиков налогов. А потом объявив о своем отделении от страны, они шли на последнюю крайность того самого зла, которое разорило их, словно борясь с убийствами самоубийством: захватывали всю собственность в пределах досягаемости, объявляли общую зависимость всех от всех и гибли в течение недели, прикончив свою скудную добычу в лютой ненависти всех ко всем, в хаосе, в котором не существовало иных законов, кроме закона оружия. Они гибли под вялыми ударами немногочисленных усталых солдат, присланных из Вашингтона навести порядок в развалинах.

Газеты об этом не упоминали. Передовые статьи продолжали твердить о самоотречении как пути к будущему прогрессу, самопожертвовании как моральном императиве, алчности как о враге, любви как долге, эти избитые фразы были тошнотворно сладкими, как запах эфира в больнице. Слухи распространялись по стране испуганными шепотками, но люди читали газеты и вели себя так, будто верили тому, что читают. Все соперничали друг с другом в том, кто будет самым бездумно-молчаливым, каждый притворялся, будто не знает того, о чем ему известно, и старался поверить в то, что неназванное не существует. Казалось, что начинал извергаться вулкан, однако люди у подножья горы не обращали внимания на внезапные трещины, черный дым, кипящие струи и продолжали верить, что единственная опасность для них – признать реальность этих признаков.

«Слушайте двадцать второго ноября доклад мистера Томпсона о всемирном кризисе!»

Это было первым признанием непризнаваемого. Объявления начали появляться за неделю и звучали по всей стране. «Мистер Томпсон сделает доклад о всемирном кризисе! Слушайте мистера Томпсона по всем радиостанциям и телеканалам в восемь часов вечера двадцать второго ноября!»

Сначала первые полосы газет и вопли по радио объясняли: «Чтобы дать отпор страхам и слухам, распространяемым врагами народа, мистер Томпсон обратится к стране двадцать второго ноября и сделает полное сообщение о положении в мире в этот серьезный час всеобщего кризиса. Мистер Томпсон положит конец тем зловещим силам, цель которых – держать нас в страхе и отчаянии. Он прольет свет и укажет нам выход из наших тяжелейших ситуаций – суровый путь, как подобает серьезности этого часа, но путь славы, как подтверждает возрождение света. Речь мистера Томпсона будет передаваться по всем радиостанциям страны и по всему миру, куда только могут дойти радиоволны».