Эдипов комплекс, насмешливо подумал Фалько, отхлебнув еще глоток. Доктор Фрейд, о котором так много разговоров в последнее время, наверно, мог бы сообщить по этому поводу кое-что интересное. Василий Захаров и адмирал заменили ему всех близких – и отца, с которым до самой его смерти у Фалько были нелады, и мать, истово набожную и опутанную предрассудками, и сестер, вышедших замуж за тупоумных скотов, и старшего брата, наследника семейного дела – херес «Дядюшка Маноло», коньяк «Император»: от его жертвенника дым поднимался прямо к небесам, а от жертвенника Фалько стелился по земле. Лоренсо с самого детства был для родных то ли тем самым уродом, без которого в семье не обходится никогда, то ли паршивой овцой, от которой следует держаться подальше. А вот сделанные из другого теста Захаров и адмирал сразу распознали в нем своего и общались с ним как с сообщником, проявляя снисходительно-терпеливое любопытство, с каким проницательный учитель относится к яркому и непохожему на своих одноклассников подростку. Фалько отвечал им на это преданностью, чуравшейся громких слов и внешне проявлявшейся своеобразно: уважительное послушание было завернуто в обертку нагловатой непринужденности, которая не только не досаждала, но скорее даже нравилась им.

Он как раз собирался закурить, когда в дверь постучали. Удивленный, он взглянул на часы – почти полночь.

– Кто там?

Ответа не было.

Мозг его моментально отбросил все поверхностное и второстепенное, сосредоточившись на самом главном и насущном – ночь, стук в дверь, Танжер, территория противника, опасность.

Осиное гнездо, снова подумал он. И уже слышно, как гудит взбудораженный рой.

Сердце заколотилось, и Фалько застыл на месте, дыша глубоко и ровно, пока не восстановился прежний ритм. Потом бесшумно открыл стеклянную дверь на балкон, готовя путь отхода, вытащил из-под шкафа браунинг, снял с предохранителя. Ступая на пятки, хотя толстый ковер все равно глушил шаги, подошел к двери. Поднял пистолет на уровень глаз, положил указательный палец правой руки на спусковой крючок, а левой открыл дверь.

Перед ним, освещенная сзади, из коридора, в пяди от смотрящего ей в лоб пистолетного дула стояла Ева Неретва.

10. Последняя карта

Когда Фалько закрыл дверь, Ева сделала несколько шагов по номеру, разглядывая его, и остановилась у балкона. Все это – очень медленно. Потом, так и не повернувшись к Фалько, уставилась на панораму ночного порта. Оба не произносили ни звука.

– Я спрашивал себя… – начал наконец Фалько.

– А я – нет. Ни о чем, – перебила она.

Снова замолчали. Ева наконец обернулась к нему и задумчиво повторила:

– Ни о чем.

Номер, освещенный единственной лампой в изголовье кровати, тонул в полумраке. На измятом покрывале были разложены документы и записи – кое-что принадлежало Хуану Трехо, – которые Фалько просматривал до этого. Свет падал на Еву со спины, оставляя половину фигуры в темноте и обводя контуром ее профиль под узкополой шляпой мужского фасона. Глаза с ненакрашенными ресницами и рот без следа губной помады выдавали славянское происхождение. За эти четыре месяца волосы у нее отросли. На ней были кожаный жакет и серая юбка. Шелковая косынка на шее, туфли на низком каблуке.

– Это должно было случиться, – сказала она.

– Конечно.

– Рано или поздно.

– Да.

Она посмотрела на пистолет, который Фалько все еще держал в руке.

– Я не собираюсь тебя убивать.

Если это была шутка, то произнесла она ее без улыбки.

– Пока, – добавила Ева через минуту.