Ева - Артуро Перес-Реверте (2018)

На этот раз молчание затянулось надолго, и Фалько не мог не вспомнить тот дом, где застрелил троих людей и собаку, чтобы освободить Еву – изнасилованную и истерзанную, распятую на топчане в похабной и одновременно беззащитной позе. Еву, смотревшую на него помраченным взглядом, не выражавшим ничего, кроме ужаса и отчаяния. От этого взгляда, навсегда оставшегося в памяти Фалько, ему стало стыдно за мужчин.

– Мне холодно.

Он почувствовал, что она вся дрожит, словно его воспоминание передалось и ей. Осторожно взяв ее за руку, чтобы увести с балкона, почувствовал, что рука эта – совершенно ледяная. И принялся растирать и ее, и другую, и Ева не противилась. Она повернулась, и в свете лампы из номера стало видно ее лицо. В застывших глазах было мало человеческого.

– Ты был последним, с кем я… Ну, до того, как…

Она еще на мгновение задержала на нем взгляд: таким суровым молчанием женщины обычно проверяют, что́ там за душой у мужчины. И редкий мужчина, как бы ни был он преисполнен самоуважения, способен не дрогнуть под этим взглядом. Однако Фалько сумел – и без особого ущерба для себя. Сумел, потому что помнил, как с пересохшим ртом шел, сжимая пистолет, по этому полутемному дому, где убил одного за другим троих агентов Лисардо Керальта.

– Потому что потом были только тьма и ужас, – договорила она.

Он приблизил свое лицо к ее лицу, и она не отстранилась. Поцеловал. Легко и осторожно, чуть прикоснувшись губами к ее губам, холодным, как у покойницы. В прежние времена Фалько случалось целовать женщин на простынях, которые были теплей их тел, но такого никогда еще прежде не чувствовал. Он вытянул руку и прижал два пальца к ее шее, туда, где бился пульс. Вот здесь никакого холода не было.

Ева по-прежнему смотрела на него безмолвно и бесстрастно. Тогда он снова взял ее за руки и очень медленно повел к кровати. На самом деле он не испытывал желания. И сам удивлялся, что предстоящее его не возбуждало. А чувствовал он лишь странную потребность приласкать ее.

– Будь осторожен… – сказала она.

И он был осторожен. Или, по крайней мере, пытался. Странное чувство испытывал он, лаская простершееся рядом тело – напряженное так, словно все мышцы были сведены болезненной судорогой. Фалько не спешил и был терпелив, но от каждого его прикосновения к этому беззащитно открытому, лишенному запахов телу Ева инстинктивно вздрагивала, словно от легкого удара током. Фалько больше не трогал ее, а перевернулся на спину и пристроил голову Евы себе на плечо. Она не противилась и лежала неподвижно, а он чувствовал ее дыхание – очень слабое и очень редкое. Он поглаживал ее волосы.

– Так лучше?

Она не ответила и не шевельнулась. Уткнувшись в лощину между его плечом и подмышкой, дышала так же неглубоко и редко. Тогда он перенес руку и осторожно обхватил ее за спину. Тугое тело Евы вновь обрело – а может быть, никогда и не теряло – свою мускулистую, почти атлетическую соразмерность.

– Трудно, – почти неслышно произнесла она.

– Понимаю.

– Едва переношу, когда ты дотрагиваешься…

– Я могу перестать, если хочешь.

– Нет. Продолжай.

Терпеливыми и нежными прикосновениями Фалько постепенно все же добился того, что оледенелое тело Евы будто оттаяло. Тогда он почувствовал первый укол вожделения, хоть и понял сейчас же, что это не тот случай. Не к месту и не ко времени. Но продолжал поглаживать ее по спине и волосам. Настольная лампа была включена, и в свете ее он видел – неотчетливо, оттого что смотрел в упор, – лоб, светлые дуги бровей, нос. Чуть отодвинувшись, чтобы видеть глаза, перехватил ее взгляд.

– Мне очень жаль, – сказал он.