Нулевой километр - Евгения Стасина (2018)

И, боже мой, не только деньги… Ведь спроси он это иначе, притяни меня чуточку ближе, так, чтобы дыхание опаляло щеку, коснись моей поясницы нежнее, чтобы тело пронзило желание чувствовать на себе эти пальцы всегда, я бы, не раздумывая, ответила: «Да!». Дура, впрочем, это у меня наследственное…

Брезгливо передергиваю плечами, подпинывая носком перепачканный овсянкой осколок тарелки, и ухожу прочь, даже в прихожей, где увидеть меня ему помещает планировка хрущевки, не позволяя себе смахнуть со щеки едкую соль разочарования.

***

Я больше с ним не говорю. Из принципа. Даже когда собственноручно оттираю от пола несъеденный им завтрак… Сначала убеждаю себя, что молчу от злости, что расплескалась внутри и по своим габаритам давно переплюнула Тихий океан, а после, уже ночью, лежа в холодной постели, с удивлением осознаю, что досады во мне куда больше, чем праведного гнева. Он ранил меня никак враг или лишенный такта собеседник, никак объект, которой я вознамерилась покорить… Он ранил меня как мужчина, на которого странно реагирует вовсе не мозг, а глупое сердце, что даже сейчас бьется в такт с его размеренным дыханием…

Подползаю к краю дивана, морщась всякий раз, когда пружины подо мной разбавляют тишину протяжным скрипом, и теперь внимательно изучаю своего шофера… Что в нем особенного? И чего не хватает во мне, если за весь день он даже вида не подал, что скучает по нашим разговорам? Я места себе не нахожу, ворочаюсь и до боли прикусываю язык, чтобы не дай бог не нарушить данное себе обещание, а он продолжает жить по уже отработанному сценарию: сидит на стуле, пока я готовлю ужин, пялится в телевизор, пока я прислушиваюсь к возне детей за столом, с кем-то переписывается, думая, что я погрузилась в чтение…

– Закончила? – даже сейчас не одной эмоции! – Не могу спать, когда ты вздыхаешь мне на ухо.

Макс не открывает глаз, а я вспыхиваю как спичка, тут же пряча лицо в подушке… Может, поверит, что я все-таки сплю?

– Не буду я извиняться, Юля, – нет, и судя по шороху, прямо сейчас он переворачивается набок. И рукой подпирает ту самую щеку, что наверняка до сих пор помнит отвешенную мной пощечину. – Сама виновата. Тем более что мы квиты.

– А я и не прошу.

Верит? Ведь я только об этом и думаю! Словно школьница робею под его хмурыми взглядами и заламываю пальцы, держа за спиной крестики, чтобы он скорее опомнился. Пригляделся, одумался, да хотя бы попытался рассмотреть во мне что-то хорошее. Боже, еще вчера убеждала Макса в своей продажности, а познав всю прелесть его объятий, хочу стереть из памяти каждое необдуманное слово.

Все дело в этих стенах. И в мамином безумии, что впиталось в вещи и теперь затуманивает мой рассудок спорами этой заразы…

– Тогда перестань пыхтеть. В кои-то веки твой отчим не гремит бутылками, а сестра не пытается петь колыбельные. Я могу выспаться?

– Можешь, – недовольно складываю руки на груди и принимаюсь разглядывать покачивающуюся на ветру крону старого дерева. Бьет своими ветками в стекло, и никак не дает мне провалиться в сон. Впрочем, может, все дело в упертости? В чертовой неспособности вовремя остановится и лишь подстегивающей идти напролом: то соблазняю женатого, не брезгуя есть с чужого стола красную икру и прочие деликатесы, то донимаю бедную женщину, что по неосмотрительности связала свою судьбу с гулякой, то и вовсе запугиваю ни в чем не повинного бизнесмена, ради собственной выгоды проходясь по больному…

– Бирюков? – шепчу спустя десять минут, и если быть честной, очень надеюсь, что ответом мне послужит тишина… Ведь не должно меня это тревожить: поцелуй он для того и создан, чтобы дарит людям удовольствие… А то что меня до сих пор ведет от морока, что наслали на меня эти ласки, так это все от одиночества: постель моя всегда пуста, и краткие набеги Тихомирова не в счет. В его жизненные принципы встреча рассвета с любовницей не входит.

– Что?