Нулевой километр - Евгения Стасина (2018)

Много чего, и мне бы лучше держать язык за зубами. Взять в руки мобильный и найти утешение в болтовне с Русланом, который пусть и предпочитает старую добрую кровать супружеской спальни моему ортопедическому матрасу, зато на парочку добрых слов никогда не скупится.

– Я тебе не нравлюсь?

Едва ли не задыхаюсь, до побелевших костяшек вцепившись в тоненькое одеяльце, что мгновенно сползает со ступней и оседает где-то на щиколотках. Что я несу? И зачем добавляю, от страха даже крепко зажмурившись:

– Только не увиливай…

Это все Соколова и Ленка моя, что в одиннадцать мнит себя едва ли не профессором во всем, что касается человеческих отношений. В этих их сочувствующих вздохах и неловких улыбках, после сухой констатации факта, что Бирюков мне не по зубам. Надо бы вспомнить, что это мне на него все равно, а я как трусливый заяц прячу лицо под простыней, опасаясь его приговора.

– Нет.

Смертельного. По крайней мере, лишь на секунду, но стук в моей груди затихает.

Максим

– Нет.

Ни как человек, ни как женщина… И, возможно, начни я произносить это вслух как можно чаще, рано или поздно и сам поверю в правдивость своих слов. Спишу свое желание сорвать с нее одежду на животные инстинкты и навсегда позабуду вкус яблочной карамели, что до сих пор щекочет язык сладковатой кислинкой… Перестану пожирать глазами ее тело, пока она, не ведая о моей внутренней борьбе, плавно покачивает бедрами в такт льющейся из радиоприемника музыке, не стану истязать себя незапланированной тренировкой, заранее зная, что облегчения мне это не принесет, и пустые переписки с сестрой, во время которых я раз двадцать теряю нить разговора, засмотревшись на длинные обнаженные ноги соседки, канут в небытие… Поверю, как эта девушка, что резко садится на кровати и на ощупь отыскивает в складках одеяла свой дорогой смартфон – последняя модель, наверняка подаренная не кем иным, как ее благодетелем.

– То есть? – светит мне в лицо экраном, заставляя укрыться от вспышки яркого света ладонью, и лишь по дрогнувшим ноткам в голосе, до меня доходит, как болезненно Щербакова восприняла мой отказ.

– То есть не нравишься. Чему ты так удивляешься?

– Но ты ведь меня целовал, – ослабевшая рука падает на колени, и комната вновь погружается в полумрак. Спасительный, ведь зажги она свет, наверняка бы увидела, с какой силой я сжимаю кулаки, без труда угадывая в ней признаки подступающей женской истерики: сидит, как каменное изваяние и не забывает часто дышать, иначе задохнется от возмущения и… слез? Слез, которые больше меня не пугают, ведь за эти дни я успел привыкнуть к ее эмоциональным срывам, а лишь удивляют простреливающим осознанием: теперь вовсе не жалость сжимает мое сердце, а что-то больше похожее на злость. На самого себя, ведь именно я заставил ее упасть на постель, натянуть одеяло до самого носа и отбросить в сторону дорогой Тихомировский подарок. Она не привыкла проигрывать, а я не привык сдаваться. Мы заранее обречены.

– Целовал. И ты тоже, – забрасываю руку за голову, и намеренно не гляжу в окно – эта глупая луна и звезды совсем не вовремя разбавили непроницаемую темень своим появлением. Словно мы влюбленные голубки, и без всей этой дурацкой атрибутики нам выяснять свои чувства не велено. – Так что, мне расценивать это, как признание в любви?

– Нет, но…

Не договаривает. Лишь вздрагивает, как от удара, стоит с моих губ слететь недовольному вздоху – я устал, и объясняться с девицами после пары минут тесных объятий, последнее, что я собираюсь делать после тяжелого дня. Пусть какая-то часть меня и рада, что Щербакова нарушила свой обет молчания и перестала испепелять меня злым взором.