Король замка - Виктория Холт (1994)

Женевьева, граф, Филипп и Клод отправились в Карефур в экипаже. Когда они уехали, я пошла к Нуну. И как я и ожидала, она была на ногах. Я спросила, не могли бы мы немного поболтать, и она охотно согласилась. Я сварила кофе, и мы устроились поудобнее.

Разговоры о минувших днях, о жизни в Карефуре привлекали и одновременно пугали ее. Она то избегала их, то заводила сама.

— Женевьеве не хотелось идти на похороны, — сказала я.

Нуну покачала головой.

— Увы, ее присутствие необходимо.

— Это ее долг, она уже не ребенок. Как вы думаете, какой она будет, когда вырастет? Не такой вспыльчивой? Станет спокойнее?

— Она и так спокойная.

Нуну кривила душой, и я с упреком посмотрела на нее. Она грустно улыбнулась. Я хотела сказать ей, что, если мы будем обманывать друг друга, то ничего не добьемся.

— Последний раз я видела в Карефуре комнату ее бабушки. Очень странная комната. Похожа на тюрьму. И как раз тюрьмой она ее и считала.

— Откуда вам знать?

— Она так сказала.

Глаза Нуну округлились от ужаса.

— Она сказала вам?.. Сейчас?!

Я покачала головой.

— Нет, если вы подумали, что она встала из могилы, то это не так. Она написала на стене, что была узницей. Я видела надпись. «Узница Онорина». Она и в самом деле была узницей? Вы должны знать, вы там жили.

— Она болела. У нее был постельный режим.

— Странно, что комнату для инвалида устроили на самом верхнем этаже дома. Слугам, наверно, пришлось попотеть… когда они ее туда заносили.

— Какая вы практичная, мисс. Обо всем подумали.

— Полагаю, слуги об этом тоже подумали. Но почему она считала себя узницей? Ей запрещали выходить?

— Она болела.

— Больные — не узники. Нуну, объясните мне. Я чувствую, что это важно… возможно, для Женевьевы.

— Интересно, какое значение это имеет для Женевьевы? К чему вы клоните, мисс?

— Говорят, чтобы все понять, надо все знать. Я хочу помочь Женевьеве. Хочу сделать ее счастливой. У нее не совсем обычное детство. Дом ее матери, замок… и все, что произошло потом. Это не могло не повлиять на ребенка… тем более, такого впечатлительного. Дайте мне шанс помочь ей.

— Я бы все сделала, чтобы помочь ей.

— Пожалуйста, Нуну, расскажите мне все, что знаете.

— Но я ничего не знаю… ничего!

— Франсуаза писала дневник! Вы не показали мне всех тетрадок.

— Они не предназначались для посторонних глаз.

— Нуну… другие тетради… в них более откровенные записи?

Она вздохнула, выбрала из связки ключей на поясе нужный и открыла буфет. Потом достала оттуда тетрадь и протянула ее мне. Я заметила, где она ее взяла. В стопке оставалась еще одна тетрадь — последняя, и я надеялась, что Нуну даст мне обе.

Но вторая тетрадь осталась лежать в буфете.

— Возьмите к себе в комнату, — сказала она. — Вернете, как только прочитаете. Обещайте, что больше никому не покажете.

Я пообещала.

Тон дневника изменился, теперь это были записи женщины, смертельно боявшейся своего мужа. За чтением меня не покидало ощущение того, что я роюсь в душе и мыслях покойницы. Но ее чувства и мысли непосредственно касались графа. Что бы он обо мне подумал, если бы узнал, чем я занимаюсь?

Но я не оставляла чтение. С каждым новым днем, проведенным в замке, правда становилась для меня все важнее.

«Сегодня ночью, лежа в кровати, я молилась, чтобы он не пришел. Один раз мне показалось, что я слышу его шаги, но это была Нуну. Она все понимает. Бродит у моей спальни… и молится за меня. Я боюсь его. Он это видит и не может понять, в чем дело. Другие женщины от него без ума. А я боюсь».