Наедине - Юлия Амусина

Когда твой шрам вновь закровоточит, это будет означать, что я вернулся за тобой.

Глава 22. КОГДА СЕРОЕ СТАНОВИТСЯ ЧЕРНЫМ

Миха

Монотонный голос отца служит мне успокаивающим фоном, от которого меня еще больше клонит в сон. Лишь легкая вибрация телефона попеременно возвращает меня в реальность, оповещая о входящем звонке, но я мало того, что не беру трубку, я даже не смотрю на дисплей. Сейчас это чревато. Сидя по другую сторону отцовского рабочего стола, подперев ладонью щеку, я самым бесстыдным образом клюю носом, ощущая себя провинившимся старшеклассником, чей список «подвигов» настолько огромен, что отцу порой требуется передышка перед озвучиванием очередного пункта. Алексей Петрович стоит ко мне полубоком, даже не подозревая о том, что большую часть его пылкого монолога я пропустил. Чертовых несколько бессонных ночей сделали из меня человека, способного спать с открытыми глазами в любом месте и любом положении, даже под риском получить нагоняй в случае разоблачения.

— … Больше ничего не контролирую. Я даже не знаю, что происходит в моей семье, потому что вижу своих детей раз в неделю, и то в самом лучшем случае, когда кто-то из них вдруг вспоминает о существовании отца и том, что он может волноваться…

— Хочешь, я перееду к тебе на ПМЖ? — лениво предлагаю я чисто из желания поддержать наш семейный разговор, суть которого позабыл добрых полчаса назад.

— Думаешь, я шутить тебя сюда позвал? — он взмахивает руками и вновь заводит долгую-долгую речь, по первым двум фразочкам из которой я делаю выводы и с облегчением возвращаюсь к своему прерванному занятию.

Меня сейчас вырубит прямо на этом неудобном стуле, и даже назойливая вибрация телефона уже не подействует. Спать. Не помню, когда я спал в последний раз. А рабочий день только в самом разгаре, и сачковать, ссылаясь на травмированную руку, уже не получится. Это никого не впечатлит.

Сквозь бесконечное бормотание отца, разбавляемое ленивыми мыслями о неминуемости трудового процесса, я вдруг разбираю целый вопрос:

— Катя что, ушла из дома? — и даже перевожу взгляд на застывшего в ожидании ответа отца.

— Да ладно? — вспоминаю свое мимолетное посещение квартиры ранним утром, пытаясь сообразить, были ли там какие-нибудь изменения, способные натолкнуть на мысль о том, ночевала ли у меня сестрица, и озадаченно тру щеку. Не знаю. Она могла как быть там, так и не быть. Немного от меня все-таки толку.

— Поговори с ней, — просит отец. — Боюсь, со мной общаться она не станет. После той ссоры, когда я наговорил ей всякого, она ни разу мне не позвонила и не ответила ни на один мой звонок. Я больше не знаю, как вести себя с ней… — он искоса посматривает на меня и поправляется. — С вами обоими.

Да, это точно. После того, как мамы не стало, в нашей семье наступила черная полоса отчуждения, которую при желании можно было бы раскрасить в светлый цвет, если б все мы прикладывали к этому хоть каплю усилий. Но нет. Нам оказалось легче существовать поодиночке, старательно делая вид, что на самом деле все хорошо, и мы прекрасно ладим друг с другом.

— Ладно, скажу ей, чтобы выметалась из моей квартиры и топала домой, — согласно киваю я, намеренно не давая отцу вовлечь себя в разговор посерьезнее. Поняв, что смутная опасность миновала, Алексей Петрович с заметным облегчением отворачивается к окну. В моем кармане снова вибрирует мобильник, и на сей раз я, поколебавшись, вытаскиваю его на свет. Вопреки ожиданиям увидеть на дисплее номер отца Серафимы, жаждущего общения со мной больше, чем мой собственный отец, убеждаюсь в том, что все это время мне названивал Сашка.