Наедине - Юлия Амусина

Пропитываясь особой неповторимой эстетикой театра, с горделивой восторженностью наблюдая за искусной игрой всех этих невероятных людей, я невольно пыталась подражать им в любой малости. Впрочем, я всегда была безнадежна. Как бы ни старалась, тайком проникая в опустевшую гримерку к богатым залежам яркой косметики, где воображать себя актрисой становилось не в пример проще, для всей актерской труппы я все равно оставалась маленькой забавной глупышкой с размалеванной красками мордочкой. Родители поэтапно отдавали меня в несколько театральных кружков, но ни в одном из них мне не удалось обратить на себя внимание прирожденным талантом, который все прямо-таки жаждали у меня обнаружить. Мама долго не могла примириться с тем, что у ее любимой «Принцессы» не будет достойной смены в будущем, когда сама она уже не сможет исполнять эту роль.

И хотя я сразу зарекомендовала себя бракованным материалом, а придуманные кем-то сказки перестали интересовать меня раньше положенного, некоторые мамины уроки мне все-таки пригодились.

С раннего детства я по умолчанию лгу, говоря людям то, что они хотят услышать. Ложь по шаблону вошла у меня в привычку настолько, что ее уже не искоренить простым желанием вернуться на путь истины. Освоить искусство лицемерия, подгоняя себя под уже придуманные кем-то рамки, оказалось куда проще, чем корпеть над прокачкой навыков желанного, но непостижимого для меня актерского мастерства. Володя хотел видеть во мне веселую беззаботную девушку, с которой можно завалиться в модный ночной клуб и отрываться до самого утра — я без особых усилий поддерживала для него этот придуманный им же образ, самой себе затрудняясь ответить, зачем вообще мне это нужно. Родители вели себя со мной, как с неразумной и нестабильной в поведении девицей — они получали ее на выходе. Это было удобно и мне в том числе, особенно после злополучного выпускного, когда я едва ли не впервые попыталась рассказать им правду. Но им легче верилось в ложь. Записав дочь в неуравновешенные и асоциальные личности, родители больше не изводили меня бесконечными вопросами о подробностях таинственного похищения, предоставив эту миссию более сведущим в таких делах психиатрам. Которые, в свою очередь, получали в ответ на свои меняющиеся методики такие потоки нефильтрованного бреда с моей стороны, что только связи отца смогли уберечь меня от пожизненного заключения в какое-нибудь соответствующее заведение с толстыми мрачными стенами, скрывающими за собой толпы таких же чокнутых психов, не поддающихся никакому лечению.

Быть может, подсознательно я стремлюсь именно к этому?..

Сквозь полуприкрытые ресницы смотрю на спящего Мишку, мысленно соотнося его с размытым образом, сохранившимся в моей памяти после встречи с Лицедеем. Трудно поверить, что именно Миха может оказаться возникшим из ниоткуда человеком, оставившим после себя кровавый след и стойкое ощущение незримого присутствия в каждой из секунд моего мнимого одиночества. Все воспоминания о непродолжительном времени, проведенном наедине с Лицедеем, почти напрочь убиты какой-то неизвестной дрянью, отравлявшей мой слабый организм несоразмерными дозами. Тем не менее, память моя не настолько безнадежна, как я пыталась убедить всех любопытствующих, и кое-какие отголоски тех страшных событий до сих пор иногда поднимают меня в липком ужасе посреди белого дня, давным-давно заменившего мне темную ночь. Я не делюсь ими ни с кем; даже с самой собой не могу быть до конца откровенной. Каждое размытое воспоминание неминуемо возвращает меня к прошлому, от образов которого по коже снова и снова бегут раздражающие мурашки, знаменующие конец очередного периода «затишья» в моей жизни, волей Лицедея стремительно разделившейся на две части.