У стены я останавливаюсь, упираю в нее голову и кулаком несильно бью по ней. Мы потеряли годы.

– Нет, но она приехала ко мне ночью, спустя несколько часов, когда праздник в Зимнем Саду можно было считать оконченным, – я слышу, как девушка безрадостно смеется. – Если это можно назвать праздником.

– И что хотела в этот раз моя мать? – плотно закрыв глаза, спрашиваю, но мой голос звучит зыбко.

Саманта отвечает не сразу. По ее шагам я могу представить, что она надвигается в мою сторону.

– Сначала требовала тест на отцовство, – размеренным тоном, сообщает мне. – Но потом… я сказала ей про родинку. Я не говорила тебе, Джер, но… у Даниэль такое же родимое пятно, как и у тебя, под левой ключицей.

Все еще, не открывая глаз, я блаженно улыбаюсь, слыша то, как она говорит и что она говорит. Ей еще неизвестно, как я узнал о том, кто такая для меня Дани. Интересно, как она думает, я пришел к этой правде? Если бы она разговаривала об этом с Аароном, то уже была бы в курсе, что он был предан ей до самого конца. Но они не общались. Пока еще. Все слишком свежо. Пока еще.

Повернувшись лицом к ней, я могу наблюдать легкое изумление, потому что еле заметная улыбка появляется на моих губах.

– Родимое пятно, значит… – барабаню пальцами по стене. – Как отреагировала мама?

Саманта опускает голову. Поначалу кажется, что она опечалена, но потом я вижу, что она смахивает слезы. Она чуть-чуть обнажает зубы, давая мне повод улыбнуться еще шире.

– Странно, что миссис Уолш ничего не сказала тебе, – медленно выговаривает девушка, пытаясь держаться, чтобы не заплакать сильнее. Но в настоящий момент, из ее красивейших в мире глаз брызжут хорошие эмоции, добрые. – Она признала внучку.

Для меня мнение родителей всегда было на последнем месте. Я не придавал ему особого значения, потому что им тоже почти всегда было на меня плевать. Но я так сильно рад словам Сэми! Я так сильно рад! Что, поддавшись воодушевленности, хватаю ее за талию, принимаясь кружить по комнате. Она хохочет вместе со мной, и мы на мгновение забываем, что наш ребенок спит неподалеку.

– Eres vil, pero yo te amo mucho, – страстно говорю я, после чего ставлю ее на ноги, и своим языком пылко врываюсь в ее рот.

Сэм не капризничает, не отодвигается, не пытается уйти, как всегда. Моя любимая обнимает мою шею руками, становясь на цыпочки. Она целует меня с не меньшей чувственностью, руками поглаживая мне грудь, пробираясь пальцами под серую рубашку. Я бы и сам снял и ее, и свои джинсы, но хочу продлить этот момент самого сладостного поцелуя в моей жизни.

– Что ты… – облизнув мои губы, шепчет Сэми. – Что ты сказал?

– Ты стерва, но я тебя очень люблю, – перевожу ей, и стремительно повернув нас, прижимаю девушку к стене.

Я поднимаю ей одну ногу, захватив рукою у бедра, поглаживая его, толкаясь в нее, ощущая преграду в виде этих маленьких шорт, что меня до крайности заводят.

– Значит, я стерва, да? – усмехаясь, бормочет Саманта, когда я тяну ее за кончики волос.

– Угу, – прикусив ее нижнюю губу, языком касаюсь верхней. – La verdadera vil. (пер. с исп. – Самая настоящая стерва)

Кулачком ради забавы она бьет меня по груди, а я, в свою очередь, чтобы не остаться в проигрыше, сжимаю ее грудь, прикрытую чашей лифчика и тканью майки. Мы целуемся фантастически. Я думаю, от таких горячих поцелуев испытывают оргазмы. Но я все время напряжен, и не хочу, чтобы Даниэль проснулась, вышла в гостиную, увидев маму с отцом, занимающихся тем, до чего ей еще долго расти. Боже, я буду строгим отцом! Я не представляю, что кто-то будет вытворять с ней то, что и я… Нужно выкинуть эти мысли из головы, не то я свихнусь.

– О чем ты задумался? – я только сейчас понял, что отстранился от Сэми.

Она гладит меня по щеке, заглядывая в глаза, и она обеспокоена.

– Ни о чем. – Не стану же я говорить, что проигрываю в своей голове то, что случится через много лет, и прихожу в бешенство от этого.