Разрыв не по шаблону - Тамара Шатохина

— Не все… — задумался монах, — так не все и остаются.

— Я, наверное, схожу с ума… — признался Вадим, — ночами приходит Елена — снится. Я считаю, это оттого, что мне подкинули мысль, а я зацепился за нее сознанием. Я и раньше размышлял о том, есть ли моя вина в ее смерти. Решил, что нет — я все сделал для того, чтобы не ранить ее нашим расставанием. И даже не считал это полноценными отношениями — приятно проводили время вместе и только. А сейчас понимаю, что могло… Многие глушат стресс алкоголем, вот и она тогда могла. Да что там! Она точно в тот вечер напилась, но облегчения, очевидно, не почувствовала, вот и приняла анксиолитики — двойную… тройную норму, чтобы наверняка! А может, уже болело… когда по-настоящему болит сердце, страшно, знаете… Такой… физиологический страх. И не выдержало больное сердце.

— Здесь ключевые слова — больное сердце. Не принято у нас утешать вот так — раз человек кается, значит душа чувствует вину. Но принять правильное решение, а потом съедать себя за чужую болячку — глупо, — покачал головой монах.

— Было бы глупо, если бы все нашим расставанием и закончилось, и она была чужим мне человеком. Я понимаю теперь, что по-своему любил эту женщину. Мне говорил уже один человек и сейчас я согласен с ним — спокойно жить в семье, зная, что где-то там есть она, я не смог бы, — кривовато улыбнулся Вадим и сел удобнее на твердом стуле, поддернул на коленях брюки.

— Не суетись. Ты говори-говори… я, кажется, понимаю.

— Это было, как наваждение, Владимир Иванович, страсть погибельная, болезнь, зависимость… У меня хватило бы сил остаться в семье, но экзистенциальный кризис, как вы говорите, начался уже оттуда и продолжается до сих пор. Я до сих пор люблю свою жену — спокойно… нормально. Все у нас было — страсть, которая потом тихонько поутихла… Так это всегда и у всех. Но я ценил ее, она нравилась мне, как женщина и хорошо с ней тоже было — даже просто находиться в одном помещении, комфортно… — тяжело оперся Вадим локтями на колени и судорожно сцепил ладони.

Монах не торопил его. И он чуть отдышался и продолжил:

— Я сам, можно сказать, отдал ее другому человеку. Не безоглядно и безответственно — нет… Я все знаю о нем, был знаком лично и просто допустил такую возможность — намекнул. Если бы она была безразлична для него, он просто не заметил бы моих слов, но он ухватился за них. И у них с Ксюшей сын — замечательный мальчик. Я так хотел сына, Владимир Иванович, — улыбался Вадим, — но совершенно четко понял в какой-то момент… понял, что никогда не смогу полюбить этого ребенка, как он того заслуживает.

— Ты говорил про выгоду, кажется? — напомнили ему.

— А! Да… была мысль — если у них получится, то он заберет Ксюшу с детьми с Урала и я смогу часто видеться с Яной — она все, что у меня осталось. Я очень люблю свою девочку. Но они застряли там… А я тут тихо схожу с ума — снится Лена. Снится, как ведьма — проходит мимо или надвигается на меня… лицом. Не похожая на себя — или слишком рыжая, даже красная, то черная… но это точно она. А когда вижу Ксюшу — случайно, по скайпу, болит сердце. Или это фантомные боли? Я понимаю, что потерял то, что уже ничем не восполнить — дом, семью, тепло. Яну, в конце концов! Почему они сидят там — на Урале? В хрущебе, в грязном регионе?!

— Так спроси, на что тебе язык дан? — удивился отец-наместник.

— Он не ответит — пошлет. Я не сдержался — ревность… распустил руки. Потом понял, о чем вы тогда говорили — что я подтолкнул ее на грех… сидел в этой их землянке и понял — только когда первый раз в жизни испытал ревность. Раньше не было повода, и даже когда Ксюша призналась, это все равно не воспринималось, было как-то умозрительно — просто озвученный факт. Я считал тогда, что ревную. Нет. Нужно было увидеть эту наглую носатую морду и представить себе… — он оглянулся вокруг, будто очнувшись и продолжил: