Разрыв не по шаблону - Тамара Шатохина

— Вадим… — выдохнула я, — когда я узнала про Лену… я ушла из дому и тоже изменила тебе. Тогда, когда ты не мог дозвониться. С кем — не знаю. Просто… таксист, первый встречный — чтобы не чокнуться или не сделать что-то с собой. Сразу хотела сказать, но ты же — без подробностей, вот и я… так же. Такие дела… — слушала я некоторое время оглушающую тишину в трубке, потом отключила связь сама. Прошептала дрожащими губами:

— Ну-у и… и ожидаемо. Господи… — и с силой, до боли сжала кулаки между коленями, стараясь хоть как-то собраться, чтобы не пугать дочку и маму.

— Почему ты не сказала про ребенка? — допытывалась она, — ты же не сказала самое главное!

— Мама… Ты что — еще не поняла? Это не его. Три недели! А еще вернее — четыре, я точно знаю дату. Это тот… носатый, — наливалась я почему-то краской аж до боли в щеках, — защита была — я помню, но видно… проруха та самая. У Вадима была женщина и он даже не смотрел на меня эти полтора месяца, не то, чтобы… Какой ребенок?!

— Твой, получается, — пробормотала мама.

— Да кому он нужен?! Такая нелепая, ненужная беременность — глупость, — объясняла я ей, — никого не будет — это понятно. Вадиму я и без него уже не нужна, а одной двоих маленьких детей не потянуть — физически. Да я понятия не имею — кто отец! Такие вещи нужно планировать, — несло меня, — и дети должны быть желанными…

— Дети — всегда благословение Аллаха, бинти, — раздалось за моей спиной. И я резко зарылась лицом в ладони… Как же я не хотела, чтобы он все это знал! Какой же это стыд! Но он был там — в той машине. Сам вызвал врача, хотя я и протестовала, очнувшись, а потом возил меня в медицинский центр… Мы все молчали, только Янка, увидев, что мама успокоилась, снова стала хлопать пупсом по воде. Брызги разлетались во все стороны, ярко сверкая в свете вечерних ламп. Ей давно пора спать — шевельнулась мысль. Но нужно было еще кое-что…

— Надеюсь и… верю даже, что все это не скажется на вашем отношении к маме, — решилась я, наконец, — она правильно воспитывала меня. Я уеду и все исправлю. И со всем справлюсь — не сомневайтесь. Справлюсь сама и квартира в Подмосковье мне не нужна. Дальнегорск… там привычно и тихо. Я хочу туда, мама, хочу туда…

— Как скажешь, Ксюша, как скажешь… выпей, пожалуйста. Вот так… — вытерла она мне подбородок после того, как я, давясь, выхлебала всю воду из пиалы.

— Не плачь, любимая… — тихо говорил ей Джаухар, — все будет хорошо. Обязательно. У нас сильная дочка и она решит правильно. Только не плачь, — обнимал он маму.

Захотелось умереть… это было бы лучшее, что я могла сделать — Яна не пропадет с ними… Хотя нет! Нет же — здесь ей нельзя. Эти их побивания камнями, «летние браки», жара эта треклятая, влажность липкая, песок противный…

— Не плачь, мама, правда. Потихоньку разгребем, — будто очнувшись, достала я платок и осторожно высморкалась. Руки подрагивали, голос тоже: — И что я так расклеилась? Простите, ради Бога! — сжалась я на диване, обхватив руками колени.

Сама себе я напоминала нахохлившегося и больного, почти издыхающего воробья — такая же жалкая.

— Слушай… у меня тут есть кое-что, — вспомнила вдруг мама, — точно! И ты тоже послушай, родной… ты обязательно поймешь, хотя и не все понимают, особенно мужчины. Слышишь, Ксюша? Яночка! Сейчас у нас будет песенка про жирафа, — поднялась она с места.

— Зия… зиррахва! — полетел в сторону Янкин пупс.

— Да-да… — возилась мама с дорогущим музыкальным гаджетом.

Скоро прозвучали первые аккорды и слова — как холодная вода в жару:

— Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далёко, далёко на озере Чад Изысканный бродит… жираф.

Янка обрадованно пискнула, услышав знакомое слово. Мама улыбнулась ей, прижимаясь к мужу, который, встав, опять обнимал ее за плечи. А я просто смотрела перед собой и слушала:

— Ему грациозная стройность и нега дана,