Любовь и другие слова (ЛП) - Кристина Лорен

Эллиот прочистил горло и наклонился, указывая. Он принес с собой запах дезодоранта — слегка кисловатый и хвойный — и что — то еще, совершенно мальчишеский аромат, от которого у меня свело живот. — Это Кристиан, я, Брендон и Эмма.

Я слышала эти имена вскользь: случайные рассказы о занятиях или велосипедной прогулке в лесу. С острым приступом ревности я поняла, что, хотя Эллиот стал моим человеком, моим безопасным местом и единственным человеком, кроме папы, которому я могла по — настоящему доверять, я совсем не знала его жизни. Какую сторону его жизни видели эти друзья? Видели ли они улыбку, которая начиналась с поднятой брови и медленно переходила в забавный изгиб губ? Поняли ли они смех, который преодолел его склонность к стеснению и разразился громким 'ха — ха — ха — ха'?

— Они выглядят мило. — Я откинулась назад и почувствовала, как он быстро отошел позади меня.

— Да. — Он замолчал, и тишина, казалось, превратилась в мерцающий пузырь вокруг нас. У меня зазвенело в ушах, сердце заколотилось, когда я представила себе Эмму, сидящую на полу в углу и читающую вместе с ним. Его голос прозвучал шепотом у меня за спиной: — Но ты милее.

Я повернулась и встретилась с его глазами, когда он быстро поморщил нос, чтобы поднять очки повыше.

— Ты не должен так говорить только потому, что…

— Моя мама беременна, — проговорил он.

И пузырь лопнул. Я услышала топот ног по коридору, лай собаки.

Мои глаза расширились, когда его слова дошли до меня. — Что?

— Да, они сказали нам вчера вечером. — Он откинул волосы со лба. — Очевидно, она должна родить в августе.

— Вот дерьмо. Тебе четырнадцать. Она будет моложе тебя лет на пятнадцать.

— Я знаю.

— Эллиот, это безумие.

— Я знаю. — Он наклонился, заново завязывая шнурок. — Серьезно, я не хочу об этом говорить. Мы можем пойти к тебе? Маму тошнит уже несколько недель, папа ведет себя как ненормальный. А мои братья — козлы. — Кивнув на коробку с книгами, он добавил: — А у меня есть классика, чтобы пополнить твою библиотеку.

Папа бросил на нас знающий взгляд, когда мы вошли в дом и поднялись по лестнице.

— Разве твой день рождения не во вторник? — спросил Эллиот, следуя за мной по коридору. Его ботинки разваливались — его любимая пара клетчатых Vans, — и одна подошва издавала хлопающий звук при каждом шаге.

Я оглянулась на него через плечо. — Я уже говорила тебе об этом однажды, месяцев пять назад.

— Разве ты не должна сказать мне это только один раз?

Я повернула назад, ведя нас в свою комнату и до самого шкафа. С тех пор, как мы переехали, комната постепенно обрела свою собственную жизнь и стала завершенной: конечно, здесь были полки вдоль одной стены, кресло — мешок в дальнем углу и диван — футон на стене напротив книжного шкафа. Но всего за пару недель до этого папа выкрасил стены и потолок в полуночный синий цвет, а над головой — серебристые и желтые звезды, усеявшие созвездия. Две маленькие лампы освещали пространство — по одной возле каждого из вариантов сидений. В центре пола лежали одеяла и еще больше подушек. Это была идеальная крепость.

Эллиот свернулся калачиком на полу, натянув на колени флисовое одеяло. — И у тебя весенние каникулы?

Я пожевала губу и кивнула. — Да.

Он замолчал, а потом спросил: — Ты расстроена, что не будешь с друзьями?

— Я буду с другом. — Я посмотрела на него, многозначительно расширив глаза.

— Я имею в виду твоих подруг, — сказал он, но я не заметила, как он покраснел.

— О, — сказала я. — Нет, все в порядке. Никки едет в Перу навестить семью.