Подсолнух - Ирина Воробей

Парень тут же собрался, сжался и стал осторожно наблюдать из-за колонны. Татьяна прислушалась к разговору. Сперва слышала только смех. Затем раздался знакомый бархатный голос и громкие быстрые шаги двух пар ног. Не поверив слуху, она выглянула краешком глаза с другой стороны и воочию убедилась, что ей не померещилось. По залу навстречу Вадиму с широкой улыбкой на лице шла арт-директор в строгом белом костюме. Рядом с ней гордо вышагивал новенький официант из «Дэнсхолла», которого Татьяна видела до этого всего один раз на работе. Сердце ушло в пятки. «Она здесь что делает?!» — остолбенела девушка. Вадим обнял ее, затем пожал руку официанту, приветственно закивав.

— А это, видимо, она и есть, твоя муза? — улыбаясь, спросила Арина, разглядывая Муравьеву с ног до головы, отчего та даже немного покраснела. Женщина тут же воскликнула, не дожидаясь ответа. — Я вас знаю! Я видела вас в спектакле в Мариинском. Вы же Елена Муравьева. Точно!

Арина быстрым движением тыкнула пальцем в воздух перед лицом девушки и с прищуром отстранилась чуть назад, будто хотела разглядеть ее лучше.

— Я в курсе ваших балетных страстей и рада, что вы переходите в Большой. Мариинский слишком тесен для такой балерины. Жизель должна была достаться вам, а не этой ноунэйму Дарье... Семеновой?

Женщина вопросительно посмотрела на Муравьеву. Та приложила руку к ключице и утвердительно кивнула, вскинув брови.

— Уверена, скоро смогу сходить на него в Большой с вами в главной роли.

Она кокетливо подмигнула девушке.

— Вряд ли скоро, — улыбнулась в ответ балерина, — но спасибо за веру в меня. Я приятно удивлена, что вы так подкованы в балете.

— Я люблю балет как искусство. Я в целом ценю искусство в любом его качестве и формах, — посмеялась Арина и снова переключилась на картину.

Она несколько раз переводила быстрый взгляд с картины на Муравьеву и обратно, пока не заметила:

— Еще бы с такой музой не творить такие шедевры!

— Не сочти за скромность, но боюсь, что сравнением с моим творчеством ты, скорее, рискуешь занизить красоту Лены, чем возвысить мою работу — заметил художник, улыбнувшись.

— Да он поэт! — воскликнула Арина, обернувшись к девушке. — Смотрите, как красиво излагает. Еще и скромный! Не упустите.

Она снова подмигнула Муравьевой, поведя бровями. Девушка сконфузилась и взглянула на парня с улыбкой. На бледных щеках Вадима румянца не появилось. И, в целом, его вид никак не выказывал смущения. Он стоял спокойно, уверенно, держа руки на боках, а ноги расставив на ширине плеч, смотрел прямо перед собой. Муравьева долго глядела на него снизу, заливаясь краской и вжимая голову в плечи.

Татьяна наблюдала за этой картиной, затаив дыхание. В груди покалывало. «Наивная дура! На что ты надеялась?!» — ругала она себя в уме, прикусив нижнюю губу до боли, и резким движением отвернулась от Вадима, Муравьевой и Арины.

— Я с ним бесспорно согласен, — продолжал таять под чарами Муравьевой Русик, чем взбесил Татьяну.

Девушка силком потащила его к выходу. Он попытался сопротивляться, но та оказалась весьма упертой и не отпустила его куртку, пока они не вышли на улицу.

Там она, наконец, смогла вздохнуть свободно, полной грудью набрав морозный воздух, от которого тут же заболело горло. Прокашлявшись, Татьяна и еще раз глубоко вздохнула в попытке заморозить больную душу. Хотелось плакать, хотя разум запрещал расстраиваться, но старые раны раскрылись и зазудели с еще большей силой.

Русик, заметив влажность на нижних веках ее глаз, сразу напрягся.

— Это что, твой бывший что ли? — спросил он без толики деликатности. — Или просто безответная любовь?

Татьяна отвернулась, чтобы сдержать слезы, и перчаткой стерла одну, которая почти вытекла из левого глаза, остальные застыли в глазницах.

— Ага, — кивнула она.