Подсолнух - Ирина Воробей

Подбодрив друг друга невеселыми улыбками, они отправились на кухню дорезать салаты. Лада неспокойно поглядывала на подругу, хмуря брови, но больше не поднимала вопрос о ране. Татьяна спокойно достала нож из-под стола, вымыла его и принялась резать дальше вареный картофель. Хозяйка взяла другой нож и, сев на диван, на столе начала резать огурцы из банки. Она украдкой поглядывала на вялую девушку, но первое время не решалась заговорить, а потом, в своей привычной манере, наобум воскликнула.

— Зато теперь ясно, что вы любите друг друга.

Девчонка с опаской взглянула на Татьяну и поджала губы, будто боялась выдать в себе говорящего. Та даже не обернулась, медленно вводила в мягкую плоть неровной картофелины стальное острие ножа и угрюмо молчала. Только через несколько минут собралась с ответом.

— Он меня ненавидит, — произнесла опустошенно.

— Ну, а че ты хотела? — сразу подключилась Лада. — После такого… Сама его бросила.

Татьяна слышала краем уха, как подруга с хрустом грызет огурец, предварительно постучав им по горлышку банки, чтобы сбросить излишки рассола. Она снова замолчала, становясь все более угрюмой. Лада, не дождавшись реакции, заговорила дальше.

— Ты просто не видела его тогда… — она задумалась на секунду, а потом снова хрумкнула огурцом и продолжила. — После морга, когда он опознавал обгоревший труп. Он говорил, там опознавать толком нечего было: обуглившийся кусок мяса на костях. Он почти поверил, что это ты. Сидел вот тут вот, на кухне, — Лада указала на свободное место между холодильником и дверью, ведущей на балкон.

Татьяна невольно посмотрела туда.

— И рыдал. Ревел, как последняя девка. Никак успокоиться не мог.

Девчонка покачала головой, пространно глядя сквозь пол в воспоминания о прошлом.

— Главное, он нам до этого ничего не рассказывал, — голос звучал возмущенно. — Да и потом сказал только, что встретил девушку в Питере, что она пропала без вести, что последний след — билет в Москву.

Подруга посмотрела Татьяне в глаза, ожидая, что она разделит ее негодование и недоумение по этому поводу, но та только нахмурилась.

— Объявился у нас осенью. В сентябре, где-то, — продолжала Лада. — Просто сказал, что переехал. Пожил у нас месяц, потом нашел работу и хату и свалил. Мы, вообще, не догоняли, че к чему. Мать, конечно, догадывалась, что «шерше ля фам», но не допрашивала.

Она быстро опустила уголки губ и тут же их подняла. Затем сунула в рот еще кусочек огурца и пережевала.

— Просто странно, он ведь Питер обожал, а Москву ненавидел. Художник же, — девчонка усмехнулась. — Ему красоту подавай. А тут бухал по-жесткому. Мать с ним ругалась постоянно. Потом отправила его работу на конкурс. Он там победил. Она человека нашла, помогла ему организовать выставку. На следующий день после открытия поехал в этот морг, оттуда приехал никакущий. Мать с ним всю ночь сидела, и кричала, и посуду била, и плакала. Не отпускала никуда несколько дней. После этого вроде отошел.

Лада тоскливо заглянула в банку с огурцами и достала следующий.

— Прикольно, конечно, что ты у него все это время, считай, под боком была, а вы только спустя полгода встретились, — выдавила невеселый смешок девчонка, сунув в рот сморщенную попку корнишона.

Татьяна слушала все это, как обвинительное заключение в зале суда. Плечи опускались. Подбородок клонился к груди. Уже мечталось поскорее взобраться на эшафот и отсечь себе многострадальную голову.

Ее спас звонок в дверь. Татьяна насторожилась.

— Юрец, — успокоительно бросила Лада и побежала открывать.

Бутылки зазвенели раньше, чем хозяйка добежала до прихожей. Юра принес два пакета алкоголя. Увидев внушительный набор с богатым ассортиментом увеселительных напитков, Татьяна с облегчением подумала, что день еще не потерян. Парень бодро поприветствовал их и отнес алкоголь на балкон.

— Ты че, суицидница? — усмехнулся парень, кивая на руку Татьяны.