Подсолнух - Ирина Воробей

Парень глубоко вздохнул и сморщился от боли, сразу схватившись за бок.

— Мне было обидно! — снова вскрикнула девушка, но последнее слово произнесла с надрывом, заглотив его вместе с воздухом. — И больно. Папа тогда сказал, что ты просто использовал меня… И я испугалась…

Девушка опустила раскаянно голову и обняла себя за худые плечи. Больные воспоминания кружились под действием вина в сумасшедшем хороводе мыслей. Хотелось их вытряхнуть, но это только расшатывало.

— Чего?

Карие глаза Вадима расширились от кипящей злости. Невидимые оковы сцепили фигуру девушки. Она почувствовала, как сжимается все внутри и снаружи.

— Я просто боялась быть отвергнутой в лицо, — совсем тихо сказала она. — Я боялась, что вы будете надо мной смеяться вместе. Надо мной и так все всегда смеялись и продолжают смеяться.

Он закатил глаза и медленно прокрутился вокруг своей оси. Сделав несколько шагов в стороны и обратно, парень упер руки в бока и развернулся к ней с усмешкой на лице.

— Поэтому первое, что я услышал от тебя после долгих месяцев поисков и разлуки, это: «Какого хера он тут делает?». Ты думала, я туда посмеяться пришел?

Он сделал резкий кивок в ее сторону и взмахнул руками. Голос стал саркастичным. Татьяна прикусила обе щеки.

— А потом еще заявила, что у тебя давно другой, чтобы мне совсем весело стало, да?

Девушка замотала головой в бессилии. Боль вываливалась с каждым стонущим вздохом наружу, но легче от этого не становилось. Только старые раны кровоточили сильнее. Со всех сторон отдавало холодом. Кто-то устроил сквозняк. Кожа покрылась мурашками. Хотелось сжаться до размеров атома, чтобы исчезнуть из-под сотни пристальных взглядов, которые сверлили ненавистью. Казалось, даже дети возненавидели ее. Презрение толпы смешалось с гневом от несправедливости. Воздух стал еще плотнее.

— Неправда, — возразила она, сжав кулаки, но тут же отступила назад, закрыв глаза. — Я сказала это от ревности.

— Именно! — Вадим испепелял ее неистовым взглядом. — Я из-за тебя бросил все: работу, друзей, родной город. Переехал в эту сраную Москву. И все, что я получил взамен, это абсолютно тупую беспочвенную ревность!

Он швырнул пиджак на пол и размазал рукой по лицу прыснувшие из глаз слезы. Лицо его исказилось от боли. Татьяна захлебнулась собственными рыданиями, прочувствовав, как эта боль проходит сквозь нее. Ноги подкашивались. Она села на пол на колени и уткнулась лицом в ладони.

— Я просто хотела быть гордой, как меня учил отец, но оказалась глупой, — простонала она, завывая. — Я знаю, что я ничем тебя не заслужила. Поэтому и ревную к каждой юбке. Я не могу с ними конкурировать на равных. Ни с Муравьевой, ни с Соней, ни даже с этой шлюхой Надей. Я знаю, что каждая из них тебя достойна, а я — нет. Мне все это твердят.

— Тебе все и все твердят! А сама ты думать не пыталась? — Вадим продолжал стоять в центре зала, держась за больной бок, и смотреть на нее исподлобья. — И какого хера ты слушаешь всех, кроме меня? Ты думаешь, я тебе в любви смеха ради признавался? Чем я заслужил такое недоверие? Почему мои слова и поступки для тебя ничего не значат?

Карие глаза сверлили Татьяну в самую червоточину в душе. Она шмыгнула носом, глядя в пол, и пожала одним плечом, держась левой рукой за правый локоть.

— Почему на меня тебе насрать? — спросил он без повышения голоса, но с глубоким чувством обиды.

— Неправда! — она резко дернула в его сторону голову и поймала холодеющий взгляд. — Не насрать.

Вадим с минуту стоял, не двигаясь, и равнодушно смотрел на то, как медленно ползут по ее щекам слезы, растекаясь по шее, падая на грудь и на пол. Иногда он глубоко вздыхал и затем сразу стискивал зубы, тихо шипя. Она вздрагивала всем телом каждые несколько секунд, затем на затихала и тихо всхлипывала.

— Я устал, Тань, — с болью выдавил парень. — Устал постоянно наступать на собственное горло.